В пятой главе Евангелия от Иоанна – не сухое изложение Иисусом некоего бездушного учения. Его мысли поражают своей глубиной, они возвышенны и радостны. Тот же настрой у Него и учеников описан в девятой главе (стихи 1–5). Прислушавшись к их беседе, мы ощущаем ее печальный тон: пытаясь отыскать причины всякого зла, они вновь и вновь наталкиваются на темную стену грех, его неиссякаемый источник. Как врач, прежде чем лечить болезнь, исследует ее причины, так и свет, показывающий причину зла, есть первейший дар Всевышнего нам – в ответ на просьбу избавить нас от него – этого подлинного бича людей, мрачной тайны, наложившей свою печать на все человечество. Дарованный нам, этот свет – первейшая гарантия того, что Бог желает устранить грех в его отдельном и всеобщем проявлении или что мы, по Его произволению, вправе пытаться искоренять его именем Иисуса. Обычные случаи ученики уже умели объяснять себе и без помощи Учителя, но сейчас, судя по тексту, они в полной растерянности. Возможно, мы ожидали, что Иисус первым делом ответит им, что вообще так ставить вопрос нельзя, что не подобает всегда и непременно предполагать причиной зла – грех. Но в Его ответе, напротив, слышится одобрение их подхода к обычным случаям – давать им именно такое объяснение. Мы увидели бы в таком подходе (все объяснять грехом) чуть ли не оскорбление Бога, но это заблуждение – в этом оскорбление вовсе не Бога, а
«Кто согрешил?» Не cтала ли душа этого несчастного развиваться в сторону зла уже с момента зачатия, отчего ему и было отказано в праве на зрение? Вряд ли. Или та слепота – наказание за грехи родителей? Что ж, нередко болезненные и хилые дети – свидетельство родительских грехов! Но неужели слепота от рождения, лишение человека всякого представления о свете может быть из-за грехов кого-то другого?
Есть нечто странное в этой неотступной потребности понять «Почему?». Таким «недугом» страдал – слава Богу – и Лютер. А мы? Мы же, прочие, подвержены ему куда меньше, считая это чуть ли не грехом. Спаситель нисколько не осудил Своих учеников, а, напротив, помог им советом, объяснив, в чем тут причина. Ведь Он считал размышление (искание) одним из Своих главных дел. Но, размышляя, задаваясь вопросами, не ходи безбожными путями, не полагайся только на себя, помни о Боге! Думай с молитвой!
Но это объяснение Спасителя весьма печально. Ему видится за грехом еще одна, кажущаяся непреодолимой губительная сила – тьма, тьма безрассудности, духовной слепоты, которая накрыла людей. Человек справится с грехом, на то есть искупление, но как искуплению пробиться к людям, если они обнесли себя каменной стеной. Спаситель видит, что Отец страстно желает, чтобы люди ощутили Его как Бога живого и милосердного. Но к ним, знающим все на свете, подступиться непросто, каждому, как он считает, ясно, что такое «Бог». И Бог уповает на «Свои дела» – чудеса. Одного такого «дела Божьего» достаточно, чтобы у человека открылись глаза и он сказал себе: Бог
Сегодня, говорит Спаситель, у Бога появилась еще одна возможность для подобных дел. «Мы (не «Я») должны делать дела, которые Он нам поручил». По-дружески обращается Он к апостолам: «Придет ночь, когда никто не сможет» это делать, то есть когда у Бога не будет возможности говорить с людьми на таком языке. Тем важнее чудеса
Удалось ли это Ему? Похоже, нет. Трогательно описывает Иоанн, как этот план Божественной любви разбился о стену человеческой закоснелости. Спокойно, по-деловому, без тени осуждения ведет он свое повествование, но его сердце обливается кровью. Фарисеи решительно не хотят признавать в Спасителе Посланника Божьего. И пусть громко говорит о себе сотворенное чудо, они должны отодвинуть его на задний план, словно бы оно и не происходило вовсе, чтобы ни в малейшей степени оно не могло свидетельствовать в пользу Иисуса. И они, проделав это, с достойным сожаления геройством, исполненные чувства собственного достоинства, возвращаются к своим текущим делам.