Прежде всего, Он противопоставлял греху Свое умение
Он никогда не прощал, прежде не обратившись к Отцу, не испросив Его согласия, а всегда в единении с Ним, скрепленном священными узами любви, – в этом заключалась великая разрешающая сила Его прощения, на этом преимущественно основывалась Его власть прощать на Земле грехи.
Говоря о том, как именно Он прощал, упомянем нечто, внутренне связанное с этим, – удивительную проницательность Его любви, способной сквозь все наслоения безобразного и неподобающего видеть в человеке доброе начало (если оно у него было), то, что позволит Ему в благоприятный момент достучаться до его сердца. «Не судить!» – вот чем была преисполнена Его душа. Не искать в человеке одно лишь злое, ничего в нем не истолковывать не в его пользу, открыть прежде основу всего – его добрую волю. Это было Его искусство, нет, это была радость Его сердца. В глазах Его окружения Он был воплощением чудесной «силы Божьей», которая их всех возвышала, освобождала, наполняла светом.
Отношение Иисуса к грешникам раскрывается в трех притчах: о пропавшей овце; о потерянной драхме и о блудном сыне (Лк 15). Он рассказал их в ответ на ропот фарисеев, говоривших: «Он принимает грешников и ест с ними». По мере того как фарисеи и их сторонники все более отдалялись от Иисуса, Его все чаще посещали и окружали «люди из народа», нередко с сомнительным прошлым («приближались к Нему все мытари и грешники слушать Его»), и это было тем более предосудительно, что никто не замечал происходивших с этими людьми изменений, тем более признаков, служивших для фарисеев мерилом благочестия. И создавалось впечатление, будто Он водит дружбу не только с раскаявшимися, но и с безнадежными грешниками. Но как отрадно видеть эту вереницу людей, тянущихся к Иисусу! Они удивительно тонко подмечали небывалое, блаженное изменение, которое происходило в том или ином человеке после общения с Иисусом. Это и влекло к Нему все больше и больше израильтян. Они жаждали обращения – и шли к Спасителю, исполненные раскаяния.