Иисус. Картины жизни

Из тех троих поначалу выделяется «один из Его учеников, которого Он любил» – это Иоанн, «друг» Иисуса. Мы лучше узнаем его в том, как он повествует об Иисусе, и в передаваемых им речах Спасителя. С какой восхитительной ясностью, с каким по-детски священным трепетом он постигает глубочайшую суть Иисуса! Никто не увидел столь отчетливо Божественное в Иисусе, но одновременно и (в этом мы уже убедились) человеческое, осененное Божественной святостью. Он предпочитает молчать, даже во время Тайной вечери, не участвуя в общей беседе. Лишь однажды у него и Иакова с уст так некстати срывается негодование по поводу непризнания Его, пожелание, чтобы «сошел огонь с неба и истребил» то селение самарянское, отказавшее Ему в ночлеге, когда Он шел в Иерусалим. В его Посланиях, таких чутких и исполненных благоухания Божьей славы, немало резких высказываний против фразерства, знания ради знания, пустословия, – всего того, в чем нет и капли деятельной братской любви, наполняющей его сердце. «Ложь, лжец, лживый», – снова и снова звучат у него эти слова. Страх охватывает его при одной мысли о том, что все может выродиться в голую риторику. Иисус нарекает его и Иакова неожиданным именем – «сыны грома». Странное само по себе, оно тем непривычнее звучит в устах Спасителя. Нам было бы понятней, если бы Иисус, называя Своих учеников, обратился к Библии, а Он заимствует для них имя у природы, и это еще одно живое, свободное проявление Его самобытности и человечности. Гром – глас величественный, неизвестно откуда приходящий и прокатывающийся высоко над землей, вызывающий трепет у всех обитателей земли. Так Он подчеркивает открытость молчаливых братьев, их благоговение пред всем небесным. Возможно, Иаков был молчаливей Иоанна.

В те дни, когда дело Иисуса вызывало у людей сомнение и шло на убыль, братья Зеведеевы через свою мать обратились к Иисусу, чтобы Он позволил им воссесть подле Него в Его Царстве (Мф 20:21 и далее; Мк 10, 15 и далее). На что только не толкает людей пустое, холодное тщеславие. Иоанн опасался, что, когда победа будет одержана, Тот, «Который его любил», вознесется над ним на недосягаемую высоту и он лишится высочайшего наслаждения – не нахожу более подходящего слова! – которое испытывает сейчас, будучи тем, «который возлежал у груди Иисуса». Иисус не стал их укорять, а лишь удостоил их предельно серьезным встречным вопросом: «Можете ли пить чашу, которую Я буду пить, или креститься крещением, которым Я крещусь? Они говорили Ему: можем». Нам стыдно за их геройский ответ.

Иоанн от рождения отличался благородством и, возмужав в беспорочные юношеские годы, сразу же распознал в Иисусе Господа, предался Ему всей душой, и, неуклонно возрастая с этого момента, достиг высот духовного развития, для нас непостижимых. Я понимаю реформаторов, не ведавших той благодатной духовной атмосферы Царства Небесного, в которой жил тогда Израиль, и потому неспособных постичь, как все это многообразие идей могло уместиться в одной личности, в рамках одной жизни. И я понимаю их куда лучше, нежели иные, никогда не задававшиеся таким вопросом.

Почему Иисус возвысил среди апостолов не Своего друга, а Симона Петра? На мой взгляд, поступок самоотверженный, не случайно удививший всех. Я полагаю, что Петр был Иисусу, чисто по-человечески, в чем-то неприятен и обременителен – как некое постоянное испытание для Него. Если Иоанн весь был поглощен постижением Иисуса, стремлением проникнуться Им, то Петр «был себе на уме», и, получая вместе с другими духовную пищу от Иисуса, переваривал ее на свой лад. Ничего плохого в этом нет, но порой такая его самостоятельность оказывалась для него опасной, а Спасителя ввергала в искушение. Потому однажды Иисус и сказал ему: «Отойди от Меня, сатана! ты Мне соблазн» (Мф 16:23), то есть: «С тобой надо быть все время начеку». (Лютер даже употребляет слово Ärgernis, по сути означающее здесь «ловушка».) И к Своим словам «Не плоть и кровь открыли тебе это» (Мф 16:17), свидетельствующим о Его высоком уважении к Петру, Иисус как бы добавляет: «Но в тебе этого сразу не заметишь». Впрочем, не будь Петр именно таким, мы не услышали бы от Иисуса многих важных для нас высказываний в ответ на его слова или поступки. Ему свойственно делать быстрые выводы из возникших ситуаций или сказанного Спасителем, в особенности практического свойства, и тотчас же, без промедления, действовать, при этом нередко опрометчиво, можно сказать, непоследовательно, меняя решения, легко брать свои слова обратно, бросаясь из одной крайности в другую. Но Иисус, с Его удивительной прозорливостью, не мог не заметить в глубинах этой натуры и нечто другое, прочное как скала. Именно в таком неистовом, переполненном эмоциями сердце возникали мысли и понятия, пускавшие крепкие корни, способные и готовые выдержать бури внешнего мира.