Стало быть, здесь, хотя и по совершенно особым причинам, Спаситель в утешение страждущим приоткрывает завесу, скрывающую от нас провидение Божье и блаженство после смерти. Больше мы не услышим от Него слов, которые наводили бы нас на подобные размышления. Нашему стремлению к внешнему благополучию и страху сделаться гонимыми Спаситель противопоставляет безмерную любовь Отца, заботящегося даже о воробьях, и этим приводит нас к живым взаимоотношениям с Богом, чтобы мы, когда возникнет нужда, обращались к Нему за помощью. Крест (Мф 16:24), который нам суждено понести за Спасителем, стал в нашей повседневной речи синонимом всевозможных бед и печалей, но ведь первоначально он был деревянным орудием, которым мир подверг Иисуса мучительной смерти, заклеймив Его преступником, и мы – именно это и хочет сказать Иисус – должны смиренно ожидать от мира и того, и другого.
Можно радоваться своей смерти, усматривая в ней путь к блаженству – к этому подводят нас все Его дела и речи, но ведь говорит Он это одному человеку – своему товарищу по несчастью, казненному, как и Он, на кресте.
Почему молчит Иисус?
Прежде чем углубиться в этот вопрос, рассмотрим, в чем опасность такого благочестия.
Ограничивая все действия Бога миром невидимым, благочестие может утратить
Природа представлена нам чуть ли не всесильной, словно Бог добровольно устранился от управления ею. Вера (1 Ин 5), которая одержала верх над миром, в том числе и над Космосом, нам больше непонятна, и это делает нас странным образом независимыми от Бога: Он, представление о Нем (Библия говорит – Его «имя»), даже Его настроения в отношении нас трактуются, как нам заблагорассудится. Мы решаем, что Он благоволит к нам, и называем это верой. Как Богу развеять такое заблуждение? Если мы довольны своим нравственным состоянием, то как Ему донести до людей, что Его мысли – не наши мысли, и наши пути – не Его пути? Мы все упрощаем и со всем, нам еще не ведомым, связываем надежду на блаженство.
Есть нечто трогательное в этой надежде и нечто многообещающее там, где благочестие неподдельно. Но там, где, как у фарисеев, все сводится к искусству произносить красивые благочестивые речи, заблуждению нет границ. Ад безмолвствует, он не расскажет, как много было заблуждающихся.
Подобные религиозные воззрения никак не соответствуют образу Иисуса, потому что сосредоточены на отдельном Я, отчего легко подвергается сомнению сопричастность делу Иисуса в целом, Его борьбе за спасение мира и становление Царства Божьего, а отсюда и чуть ли не вся библейская правомерность такой веры и надежды. Иные наши духовные песни, к примеру, воспевают любовь Бога «ко мне», к моему «Я» куда сильнее, чем сама Библия, они полны радости от одного того, что жизнь человека, мою и твою жизнь, ждет прекрасный конец. Но если в них под этим «Я» подразумевать общину Иисуса, а под «концом жизни» – Его Второе пришествие, то они абсолютно истинны.
В этом воспевании своего «Я» – полный отказ от взглядов Иисуса, превращение веры в схему. Мы утратили самую обычную связь не только с отдельным человеком, но и с общиной Иисуса, даже с человечеством, и не чувствуем, с нами Господь или нет. Ведь с такими воззрениями мы все решаем сами, и только наша благодарность к Нему обязывает нас видеть все в благоприятном свете.
Так можно додуматься до того, что нынешний мир в полном порядке, однако согласно нашей вере все смертные без исключения обречены в нем на погибель, Спаситель же Своим приходом в этот мир и установлением в нем Царства Небесного хочет – и чем раньше, тем лучше – положить всему конец.
Тогда получается, что природа, целиком подвластная промыслу Божьему, являет собой нечто незыблемое, куда Иисус и включил ни много ни мало – возможность нашего спасения, а значит, нынешнее положение вещей вполне удовлетворительное, и допустимо считать, что Бог и Иисус в общем и целом сделали уже все необходимое для спасения людей.
Вот это и есть «истинная религия Откровения», Спаситель же пришел исключительно для того, чтобы ее возвестить и донести до нас. А чудеса Он творил главным образом, если не сказать
Но такое понимание того, для чего совершал Иисус чудеса исцеления, противоречит исторической картине Его жизни.