Под мифом мы понимаем представление религиозной идеи или истины в форме вымышленного рассказа, и в этом отношении он похож на басню и притчу, но отличается от них бессознательным смешением идеи с фактом. Басня есть вымышленная история, основанная на очевидной невозможности и (как, например, вымышленные говорящие звери и пр.) выдуманная с целью вынести какое-нибудь нравственное учение или правило благоразумия для читателя. Притча также есть с намерением выдуманная, но основанная на возможности история, и потому по внутреннему своему характеру она есть истинная история, имеющая целью осветить отвлеченную истину. Источники, из которых мифы берут свое начало, остаются в неизвестности, и миф образуется и развивается без размышления и с самой простой уверенностью, что рассказанная история действительно случилась. Способность к образованию мифов – это, предварительно заметим, самый красноречивый аргумент против штраусовской теории – предполагает детский возраст человеческого общества, когда оно еще совершенно чуждо размышления и критики. Эта способность работает подобно детской фантазии, которая забавляется историями, изобретает истории и верит своим собственным историям, не возвышаясь до малейшей недоверчивости или сомнения, не задаваясь вопросами о вероятности или невероятности вымышленной истории. В таком виде, по теории некоторых знаменитых ученых, как, например, немца Готфрида Мюллера или английского историка Грота, зародилась и развивалась греческая мифология, как самородное растение и изобретение детской фантазии, которая воздух и море, горы и долины, дерево и кустарник населила божествами, будучи вполне уверена в действительности их существования. То же самое мы можем видеть и в весьма многих средневековых христианских легендах, оставляя в стороне предлог и намеренный обман, с тем между прочим различием, что легенды о мучениках и святых в большинстве случаев имеют свое основание в психологическом состоянии или в историческом факте. Остальное – или невинная выдумка наивных душ, или pia fraus («святая ложь») монахов и духовенства.
Штраус не отрицает совершенно исторического существования Христа, как это делается невежественными или злонамеренными философами, и соглашается даже с тем, что Он был религиозный гений первой величины. Но посредством своих пантеистических и натуралистических предположений и холодного процесса самого придирчивого критического анализа, при помощи которых Он думает осветить противоречащие свидетельства очевидцев, он разрешает все сверхъестественные и удивительные явления в личности Христа и в Его истории, начиная с Его рождения и оканчивая воскресением Его из мертвых и вознесением на Небо; он объясняет их мифами или фантастическими представлениями религиозных идей в форме события, которому, как действительно случившемуся, искренно поверили авторы евангельской истории. Идеи, которые символизируются в рассказанных фактах, особенно идея существенного соединения Божества с человечеством, в своем применении к человечеству вообще допускаются in abstracto как истинные; но in concreto, или в своем приложении к отдельному лицу, отрицаются. Авторство евангельских мифов приписывается первому христианскому обществу, которое, будучи сильно возбуждено к высокому геройскому служению иудейскими ожиданиями Мессии, явившуюся необыкновенную личность Иисуса из Назарета приняло за обещанного Мессию и в течение тридцати или сорока лет после Его смерти окружило и украсило Его невинными вымыслами чудес, о которых говорится в Евангелиях. Всю эту теорию можно выразить в следующем силлогизме: в духе иудеев была господствующая идея, питавшаяся ветхозаветными писаниями, была идея того, что Мессия сотворит известные чудеса – будет исцелять больных, воскрешать мертвых и пр.; ученики Иисуса были твердо уверены в том, что Он действительно есть обещанный Мессия: следовательно, Он должен совершать эти чудеса, а мифически настроенная способность инстинктивно изобрела и приписала их Ему.
В выполнении своей задачи Штраус прибегает в одно и то же время ко всем затруднениям и возражениям, которые возбуждало против достоверности Евангельской истории остроумие неверующих разных противоположных философских тенденций, начиная с Цельса и Порфирия и оканчивая Реймарусом и Паулюсом; ради риторического эффекта он мастерски группирует их; самые запутанные подробности излагает с удивительной ясностью; в своей атаке он переходит от положительного утверждения к осторожному намеку, наконец, соединяет все силы для решительного нападения на крепость, которую врата адовы не одолеют.
Мы разберем теорию Штрауса в ее главных положениях, на которых она утверждается и с которыми падает.