Во-первых, философское основание, на которое, как мы сказали, опирается мифическая гипотеза, состоит в утверждаемой невозможности чуда, невозможности, которая коренится в пантеистическом отрицании личного Бога, всемогущего Творца неба и земли. Но этот основной принцип заключает в себе одно лишь голое предположение, к доказательству которого автор не сделал даже ни одной попытки. Все это сочинение по своей философской подкладке есть petitio principii и прямо предполагает вопрос, задача которого прежде всего другого должна быть преимущественно решена в предисловии. Как ни хвалится он своей свободой от догматической предвзятости, составляющей первое условие для ученой биографии Иисуса, однако начинает прямо с упорного предрассудка. Подобно Ренану, он ложно утверждает, будто чудо есть прямое нарушение и уничтожение неизменных законов природы, и приводит в беспорядок Богом установленное течение вещей. Но чудо характеризуется не такими свойствами; оно вполне есть проявление высшего закона; оно только сверхъестественно, но не противоестественно. Бушнелль в своем классическом сочинении: «О природе и сверхъестественном» убедительно, по моему мнению, доказал, что о нарушении естественных законов природы мало может быть речи там, где действует Бог, так как законы природы, по своим целям будучи подчинены Божественному Провидению, Им управляются, видоизменяются и служат высшему царству человеческого духа. Законы природы не железные цепи, которыми живой Бог, так сказать, по рукам и по ногам связал Себя, – как, кажется, представляют себе новейшие натуралисты и материалисты, – но это эластичные узы, которые Он, по Своей верховной воле, может стягивать и растягивать.
Творение есть первое чудо; Всемогущий, вызвавший мир к бытию, живет и теперь с нисколько не убывающей силой. Он есть Владыка природы и может открывать Себя в Своем Царстве. Человек должен иметь начало – даже по пантеистическому развитию теории гегельянско-штраусовской школы, – и его происхождения нельзя объяснить посредством низшего царства; оно может быть объяснено только творческим актом. Как растение в сравнении с камнем есть чудо, зверь опять большее чудо, чем растение, так человек должен быть большим чудом, чем неразумная тварь. В человеке, далее, есть дух нематериальный, по сравнению с телом, дух, заявляющий постоянно о своей высшей власти над природой. Если мы, по определению нашей воли, поднимаем руку, то закон тяготения на время теряет свою силу или подчиняется высшему закону свободной деятельности, но не прекращается и не уничтожается. Всякая добродетель есть победа над природой (см.: Рим. 7, 23), но отнюдь не уничтожение ее. Во всем этом, конечно, нет никакого в собственном смысле чуда, но тут разрешаются все спекулятивные возражения против чуда. Если человек может действовать извне на природу и господствовать над ней, то почему же не гораздо более может действовать Бог, независимый виновник и совершитель законов природы? От этой аналогии мы считаем себя вправе идти дальше.
Вера в сверхъестественное вовсе не служит признаком слабого духа, – напротив, она твердо содержится и разделяется сильными, замечательными умами всех наций и времен. Святые Павел и Иоанн, блаженный Августин и Златоуст, Ансельм и Фома Аквинат, Лютер и Кальвин, Бэкон и Ньютон, Паскаль и Гизо, Кеплер и Лейбниц, Роте и Ланге, Эдвардс и Бушнелль – все они единодушно стоят против Юма, Штрауса и Ренана и представляют, чтобы не сказать более, гораздо сильнейшее основание в пользу сверхъестественного, чем эти рыцари новейшего натурализма; потому что все, что они противопоставляют вере, такой же древней и такой всеобщей, как и человеческий род, состоит, конечно, исключая давным-давно опровергнутые аргументы Юма, из новомодных априористических теорий и предположений.
Это предубеждение против чудес вполне исчезает при встрече с чудодейственной силой Христа; onus probandi ложится на тех, которые держатся противоположной точки зрения. Мы сказали, что Христос Сам, в сравнении со всеми обыкновенными людьми, бывшими до Него и после Него, есть чудо. Учение и жизнь Христа возвышаются не только над Его временем и нацией, но и в последующее время не только никто не превзошел их, но даже и не возвысился до них.