6. Судьей того, кто отвергает Иисуса, станет Его слово.
Эта мысль в такой форме ранее не звучала. В беседе с иудеями после исцеления расслабленного Иисус говорил им о том, что Он не будет обвинителем против них перед Отцом: таким обвинителем будет Моисей, на которого они уповают, но писаниям которого не верят (Ин. 5:45–47). Связь между словом Иисуса и судом Божиим прослеживается в изречении из той же беседы: Слушающий слово Мое и верующий в Пославшего Меня имеет жизнь вечную, и на суд не приходит, но перешел от смерти в жизнь (Ин. 5:24). Слово Мое не вмещается в вас, – говорит Иисус в другой беседе (Ин. 8:37). Однако Его обетование тем, кто соблюдет Его слово, остается непреложным: Кто соблюдет слово Мое, тот не увидит смерти вовек (Ин. 8:51). Характерно сочетание прошедшего, настоящего и будущего времени в этих изречениях: слушающий слово Иисуса не просто когда-то в будущем «не увидит» (μή θεωρήση) смерти – он уже здесь, в своей земной жизни, «не приходит» (ούκ έρχεται) на суд и уже здесь «перешел» (μεταβεβηκεν) от смерти в жизнь.7. Заповедь Отца есть жизнь вечная.
О какой заповеди идет речь? В синоптических Евангелиях, в том числе в содержащихся в них поучениях Иисуса, слово «заповедь» (εντολή) указывает на заповеди закона Моисеева (Мф. 15:3, 6; 19:17; 22:36–40; Мк. 7:8–9; 10:5, 19; 12:28–31; Лк. 18:20; 23:56). В четвертом Евангелии Иисус говорит о заповеди, которую Он Сам получил от Отца: в соответствии с этой заповедью Он должен отдать Свою жизнь, чтобы опять принять ее (Ин. 10:17–18). Путь к воскресению для Него лежит через смерть. Подобным образом и для человека путь к вечной жизни лежит через послушание воле Божией и умерщвление собственной воли, а точнее – через такое подчинение своей воли Божественному Промыслу, которое делает невозможным конфликт между двумя волями – Божественной и человеческой. В Иисусе Христе человеческая воля находится в полной гармонии с Божественной благодаря тому, что Иисус беспрекословно исполняет заповедь Отца. К этому же Иисус призывает Своих учеников.8. Иисус говорил не от Себя, но от имени пославшего Его Отца: Он говорит то, что сказал Ему Отец.
Характерно, что глагол «говорить» употреблен сначала в прошедшем времени (έλάλησα), потом дважды в настоящем (λαλώ). Прошедшее время указывает на предыдущие беседы, в которых данная мысль звучала многократно: Мое учение – не Мое, но Пославшего Меня; кто хочет творить волю Его, тот узнает о сем учении, от Бога ли оно, или Я Сам от Себя говорю (Ин. 7:16–17). Употребляя глагол «говорить» в прошедшем времени, Иисус подчеркивает, что Его миссия на земле завершается: Он сказал иудеям все, что хотел. Далее Он будет учить их не словом, а молчанием (Мф. 27:12; Мк. 14:61; 15:5; Ин. 23:9). Подобно безгласному агнцу, о котором пророчествовал Исаия (Ис. 53:7), Он на суде не будет отверзать уст Своих и в молчании примет смертный приговор.
Христос и Никодим. Фреска
На суде у первосвященников и Пилата Иисус не будет отвечать на вопросы. Тем самым Он в соответствии с собственным учением (Мф. 5:39–41) откажется от самозащиты. Откажется Он и от того, что в юридической практике называется последним словом подсудимого. Этим последним словом, обращенным к Его обвинителям, становится заключительный раздел 12-й главы Евангелия от Иоанна, где Иисус подводит итог тому, что говорил раньше, резюмирует Свое учение в кратких тезисах и в последний раз напоминает иудеям о том выборе, который ставил перед ними в течение всего времени Своего пребывания на земле: выборе между верой и неверием, между светом и тьмой, между жизнью и смертью.
Христос на допросе у Анны. Фреска XIV вв
Его слова на этот раз остаются без ответа: евангелист ничего не говорит о реакции аудитории. Полемика окончена, все слова сказаны, аргументы сторон исчерпаны. Суд в лице иудеев удаляется на заседание, Подсудимый ждет неизбежного приговора. Отвергнутый народом израильским Царь Израилев вступает на Свой последний, крестный путь; Агнец Божий, берущий на Себя грех мира, идет на заклание.
Каиафа разрывает на себе одежду. Фреска XIV вв
* * *
Терминология света, играющая важную роль в Евангелии от Иоанна, в научной литературе обычно воспринимается как имеющая исключительно или преимущественно метафорический характер. Символизм света, присущий этому Евангелию, воспринимается прежде всего как характерная особенность языка евангелиста, связанная с влиянием Ветхого Завета, а также, возможно, греческой философии, Филона Александрийского и богословия кумранской общины[384]
.