Беседа о небесном хлебе является прологом к тому, что произойдет на Тайной Вечере, когда Иисус преподаст ученикам хлеб и вино со словами:
Смысл слов, которые они тогда услышали и не поняли, откроется им после воскресения Иисуса. Как мы помним, когда Иисус в Иерусалимском храме
Слова и действия Иисуса, как они отражены в четвертом Евангелии, означали радикальный разрыв с иудейским культом. На его обломках Иисус создавал Свой собственный литургический культ, в котором центральное место займут два таинства – Крещения и Евхаристии. В Его проповеди этот культ зарождается, формируется, обретает богословские очертания. Вот почему Он так часто говорит о воде: в беседах с Никодимом и самарянкой, в словах на празднике Кущей. По той же причине Он говорит о хлебе, о Своей плоти и крови, о «храме тела Своего». Он говорит об этом невзирая на то, что не будет понят непосредственными собеседниками. Его слова – «глаголы вечной жизни», и они будут с новой силой раскрываться каждому новому поколению Его последователей.
Иисус предлагает в качестве пищи ту самую плоть, которую Он «отдаст за спасение мира». Это значит, что путь к превращению Его плоти в «хлеб, сшедший с небес», лежит через Его страдания и смерть. И хотя Тайная Вечеря произойдет до Его физической смерти, преломление хлеба и вина на ней непосредственным образом связано с Его смертью:
Если крещение «водой и Духом» станет тем таинством, через которое всякий уверовавший в Иисуса будет входить в Церковь, то «преломление хлеба» станет основой литургического бытия церковной общины (Деян. 2:42, 46). Для первых христиан этот опыт будет неразрывно сопряжен с опытом мученичества – предания собственной плоти на смерть и пролития собственной крови. Во II веке приговоренный к смерти Антиохийский епископ Игнатий, идя в Рим, где его ожидает казнь, напишет римским христианам:
Священномученик Игнатий Богоносец
Живой пишу вам, горя желанием умереть. Моя любовь распялась, и нет во мне огня, любящего вещество, но вода живая (Ин. 4:10), говорящая во мне, взывает мне изнутри: «иди к Отцу». Нет для меня сладости в пище тленной, ни в удовольствиях этой жизни. Хлеба Божия желаю, [хлеба небесного, хлеба жизни,] который есть плоть Иисуса Христа, Сына Божия, родившегося [в последнее время] от семени Давида [и Авраама]. И пития Божия желаю – крови Его, которая есть любовь нетленная [и жизнь вечная][242].
В этих словах мы слышим отголоски и беседы Иисуса с самарянкой, и беседы о небесном хлебе.
Ранняя Церковь вполне буквально восприняла то, что Иисус говорил о Своей плоти и крови. Слова
Для толкований некоторых отцов Церкви на беседу о небесном хлебе характерен столь же шокирующий реализм, какой отличает саму эту беседу. Иоанн Златоуст пишет: