– Хочу, – я почувствовал в этом слове ее чудную улыбку, – я сглупила.
– Как?
– Я не планировала умирать. И буду жить, пока не пойму, для чего я делаю это, – Иисус замолчала.
– Что ты сделала?
– Мне было больно. С тех пор как ты забрал меня из Брикстона в моей коробке из-под печенья оставалось еще несколько таблеток. Обычно я справлялась с этим. Но в тот день не смогла. Ты заявил тогда, что веришь, и теперь понимаешь, что я этого не заслуживаю.
– Скажи мне приехать для тебя.
– Нет, Мартин. Я больше не могу причинять близким только страдание.
– К черту, мне не нужно твое дозволение. Я знаю, где ты.
Одним ударом я разбил трубку о ее держатель, натянул джинсы, хлопнул дверью и сбежал вниз по лестнице. Я приказал всем убираться из моего дома и перевернул журнальный стол, с которого Сэм и его приятели принимали кокаин. В гостиной я выкурил вторую сигарету, пока уходящие люди смотрели на меня как на безумца. Дождавшись ночи, я выбрался под падающие звезды.
Я обошел здание больницы и перелез высокий забор. Вглядываясь в потухшие окна, я кричал ее имя. В двух из них зажегся свет. В первом я увидел санитара и понял главный риск своего плана. Набрал воздуха и прокричал еще раз.
– Сюда! – наконец получил я в ответ. – Давай забирайся!
– Ты не Иисус! – я стоял напротив распахнутого окна первого этажа.
– Зато я ее знаю, – заверила меня девушка с короткой стрижкой. – Ну же, Мартин!
Я доверился незнакомке и влез внутрь.
– Где она? – отдышавшись на полу, спросил я.
– Ее перевели вечером в противоположную от моей палату.
– И она рассказала обо мне?
– Мы не знали, с какой стороны ты придешь, и договорились не засыпать раньше времени. Ну, как я справилась? – довольно произнесла девушка.
– Отлично. Я пойду.
– Забыл про обход? Они не нашли тебя и будут проверять каждого. Давай лезь под кровать.
Сделав так, как она просила, я оказался среди помятых бумаг и и прочих вещей не явного предназначения.
– Слушай, без моей помощи тебя бы выгнали, – девушка постоянно ворочалась, отчего кровать надо мной скрипела, – отплатишь сигаретой?
Я пообещал дать ей три, если она притворится спящей. Моя спасительница начала храпеть громко и неестественно. Когда чьи-то ноги в мягких белых туфлях задержались в освещенном проеме открытой двери, я был уверен, что ее ложь будет раскрыта. Но все обошлось, и я вышел из палаты не пойманным.
Из соображений безопасности я не стал стучать. Медленно, с колотящимся в горле сердцем, я зашел в храм своей любви. Она сидела на постели, изумительная и настоящая.
– Я скучал по тебе, – бросил я первую, всегда верную, мысль и обнял Иисуса так, как никогда прежде.
– Мартин, я…
– Помолчи, – я бестактно прервал ее и прекратил объятия, – я должен был признаться тебе в самом начале. Если не сделаю это немедленно… – Я растворился без остатка в ее глазах, отражающих мою истинную сущность. – Трех слов будет недостаточно, поэтому слушай и не перебивай. Ты самый прекрасный человек в моей жизни. Рядом с тобой я чувствую безупречное счастье. Но мне больно думать о тебе, и это не останавливается. Ты застряла в моей голове с первой встречи. Я смотрел на тебя и боялся, чувствовал, что это неправильно. Понимаешь, я всегда врал. Я не открывался людям. И с тобой я захотел стать другим – искренним, способным на действия. Наконец, я изменился окончательно и бесповоротно. Я готов спросить: разве это любовь?
– Я хотела сказать, – Иисус нервничала. Я видел ее такой впервые, – Мартин, я люблю тебя.
Внутри меня искрилась непомерная радость, и я выразил ее в новом объятии.
– На твой вопрос мы можем найти ответ вместе, – предложила Иисус, когда я гладил ее дивные волосы.
– Забудь его. Я знаю, что люблю тебя.
Тонкие струны ожидания, дрожавшие от напряжения, разрывались в неслышимой мелодии нашего единения, и на последней ноте, освободившей меня от всего лишнего, я испытал невесомость.
Мы провожали быстро ускользающее время, восполняя все не свершившееся. Иисус объяснила мне, как перед рождеством поняла свои чувства и пыталась выразить их в подписи на моем подарке. Она не ошибалась в том, что я намеревался поцеловать ее после происшествия в Брикстоне, и хотела взять дело в свои руки на пасхальных каникулах. Я невольно отверг ее, отчего она решила оставить попытки стать для меня чем-то большим. На выпускном Иисус вновь обрела надежду, оказавшуюся ложной, а летом она старалась держаться подальше, чтобы отвыкнуть от моего общества заранее. Мы были глупцами и смеялись над этим, выпуская неверные решения с дымом моих красных Dunhill плавать в лунном свете. С восходом я отдал оставшиеся сигареты и свои поломанные часы на память об этой и всех предыдущих, не стираемых из нее ночей. Я прижался к любви всей своей жизни, не желая отстраняться, но утренние птицы сообщали о необходимости идти дальше.
– Это не конец, Мартин, – Иисус дала мне обещание. В ответ я бережно поцеловал ее руку и, собравшись с силами, отпустил.
Остановившись на траве, присыпанной первыми опавшими листьями, я повторил во весь голос главные слова, вкладывая в них все невыразимое, и побежал прочь, чтобы не оглядываться.