Иисус Навин. Давид

А народ заговорил также о боевом искусстве и отваге юноши, о том, как он метко стреляет из кожаной пращи. Давид носил гладкие округленные камни в пастушьей сумке на боку. Он умел безошибочно поразить филистимлянина камнем в лоб и отскочить на безопасное расстояние, раньше чем враг сможет ему отомстить. В отличие от филистимлян и многих израильтян, Давид пренебрегал тяжелым вооружением ради скорости и ловкости перемещения. Его способность бежать быстрей врага с лихвой восполняла сомнительное преимущество тяжелой кольчуги и медного шлема. Кроме того, израильские доспехи и оружие были низкого качества и худо служили Давиду в рукопашных схватках с филистимлянами.

Со временем народ стал слагать легенды об удивительной меткости Давида; в них сочеталась реальность с вымыслом и гиперболами, как это свойственно величественному фольклору любого народа. Согласно легенде, Давид вступает в единоборство с филистимским гигантом из Гефа по имени Голиаф ростом более девяти футов. Он побеждает отлично вооруженного и дотоле непобедимого воина с помощью всего лишь пращи и обращает великана в бегство.

Вполне возможно, что Давид был лучшим в Израиле единоборцем, поскольку известно, что такой вид состязаний существовал во времена Давида и у хананеев, и у филистимлян. Нет сомнений в его боевом мастерстве. Его ратные свершения в конце концов затмили подвиги Саула и Ионафана настолько, что женщины Израиля, работая или танцуя на праздниках, пели народную балладу:

Саул победил тысячи,

а Давид — десятки тысяч![9]

Саул тоже слышал эту песенку, и злые демоны, которых Давид в свое время обуздал, снова разбушевались и стали терзать царя с утроенной яростью. Не существует зла большего, чем то, которое разрушает узы глубокой любви и доверия между мужами.

Самуил прознал об этом. Конечно, он уже был не в силах повернуть историю вспять. Но наконец-то он обрел посредника, с помощью которого его пророчество о низвержении Саула и его дома вполне может осуществиться.

Глава 3 КУРОПАТКА В ГОРАХ

Царь Саул все больше предавался своим безумным фантазиям. Его подозрительность нарастала с каждым днем. Его успехи в деле создания нации продолжали питать ненависть Самуила. Бог вручил ему огненный меч Иисуса Навина, а потом внезапно покинул его. Как в свое время Моисей на горе Нево, Саул дал Израилю то, что обещал, но и ему не дано было вкусить сладких плодов победы. Агнец, которого он сам привел в сердцевину своего дома, оказался змеем.

— Давиду они приписали десятки тысяч, а мне только тысячи, теперь ему недостает лишь царства.

Саул с ужасом вспоминал пророчество Самуила, которое он так легко вытеснил из памяти накануне Михмаса:

— Но теперь не устоять царствованию твоему!

Гордый человек, которому другие приносят зло, может найти утешение в своей нравственной правоте. Но легко ли ему не замечать презрения других? Саул воображал, что его неотступно преследуют, и воображал это с таким упорством и одержимостью, что наваждение принимало черты реальности. В измученном мозгу царя Самуил и Давид сливались воедино. Саул убедил себя, что Давид несет смертельную угрозу ему и его трону и непременно воспротивится законной преемственности Ионафана. Он поражался тому, как может сам Ионафан не замечать столь очевидной опасности.

В те времена мужи, близкие по духу, давали друг другу клятву верности и дружбы, несравнимые с лукавым пустословием наших дней. Дружба Ионафана и Давида была воплощением обоюдной мужской любви, близости, основанной на общих переживаниях и смертельных опасностях, на взаимном восхищении благородных и тонких душ. Это было безоглядное доверие друг к другу, лишенное и тени обидчивого честолюбия, завистливости или ревности. Нам не дано до конца понять такую привязанность, ибо мы живем в эпоху, когда людьми движут своекорыстные интересы, в которых нет места чести.

В древнем Израиле существовало конкретное слово для обозначения такой привязанности, которая возникла между Давидом и Ионафаном: «хесед» (преданная любовь). Это слово обозначало уникальность связи между Яхве и его народом, и его распространяли на отношения между людьми. «Хесед» закреплялся специальным личным заветом, обязательством, которое давалось в присутствии Господа. В других восточных обществах такие личные обязательства ритуально скреплялись кровью. В Израиле стороны, заключающие союз преданной любви, обменивались одеждой или оружием, что символизировало высокие качества каждого из друзей.

Таким образом Давид и Ионафан заключили свой завет дружбы — нерушимое обязательство между двумя сынами Израиля, исключавшее даже намек на какое бы то ни было своекорыстие. Но в искаженном представлении Саула этот «хесед» казался свидетельством вероломного замысла сына Иессея узурпировать трон.

И душу Саула затопила беспросветная скорбь. Как и раньше, придворные позвали Давида, рассчитывая, что его лира и его сладкозвучное пастушеское пенье укротят демонов, истязающих душу царя.