Иисус неизвестный

Кажется, нет у Петра человеческих слов, чтобы выразить то, что пережил он в эту ночь. Может быть, сам хорошенько не знает, почему об этом нельзя говорить. Кажется, лучше всех учеников увидел, узнал в Иисусе что-то новое, никому еще не известное; дальше всех заглянул через чудо, прозрение-прорыв, в иную действительность, из этого мира — в тот; был к Иисусу ближе всех. Оба, Иисус и Петр, „явили себя“; но между этими двумя „явлениями“ — одного из величайших людей и Величайшего, Единственного. — та самая бездна, в которой Петр едва не погиб.

Может быть, когда он вспоминает об этом, ему не до себя, не до гордыни своей или смирения, а до Него, до Него Одного, Неузнанного тогда и все еще и теперь Неизвестного.

Что это было, все хочет вспомнить, понять, и не может. „В теле или вне тела“, восхищен был с Ним, — этого Петр никогда не узнает, так же, как Павел (II Кор. 12, 1–4); знает только, что об этом нельзя говорить, — слишком страшно.

Может быть, вспоминая об этом, чувствует и он то же, что жены-мироносицы почувствуют, вспоминая о Воскресении.

Только что выйдя из гроба Господня и услышав от Неизвестного:

Он воскрес… идите, скажите о том ученикам Его, —

и еще не обрадовавшись, только „ужаснувшись“, —

побежали от гроба; трепет объял их и ужас. И никому ничего не сказали, потому что боялись. (Мк. 16, 5–8.)

Этим словом: „боялись“, внезапно кончается, обрывается все Марково-Петрово свидетельство о Воскресении: что затем следует, уже позднейшая прибавка, может быть, Аристиона, из круга Эфесских учеников Иоанна Пресвитера или Апостола.[642]

Жены-мироносицы, первые на земле существа, узнавшие о Воскресении, никому ничего не сказали о нем, „потому что боялись“. Так же боялся и никому ничего не сказал о своем хождении по водам Петр; разве только шепнул кое-кому на ухо (этот-то шепот, может быть, и дошел до нас в свидетельстве Матфея). Но как ни драгоценна жемчужина I Евангелия, слово о Петре — молчание самого Петра еще драгоценнее.

XIV

И вошел к ним в лодку, и ветер утих. И они изумились так, что были вне себя.

Ибо не вразумились хлебами, но сердце их было окаменено. (Мк. 6, 51–52.)

Так же внезапен и этот конец — обрыв, в свидетельстве Марка о хождении по водам, как тот, в его же свидетельстве о Воскресении.

Жен, бегущих от Гроба Господня, „трепет объял и ужас-восторг“, έκστασις, „исступление“, „выхождение из себя“. И ученики, приняв Идущего по воде в лодку, „были вне себя“, Корень этих двух слов один, — древнейший, от начала до конца времен, вечный корень всех таинств, Экстаз. Здесь-то, кажется, и ключ, ко всему.

„Вышли из себя“, из тела своего, трехмерного, отдельного, и вошли в единое, общее тело, — Его.

Да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе.

Но вышли только в одно мгновение, чтобы тотчас же снова вернуться в себя, отяжелеть, упасть назад, каждый в свое тело, угрузнуть в нем, так же как, усомнившись, Петр угрузает в пучине вод. Только что расплавленное, сердце их окаменеет вновь. Так же не поймут того, что было давеча с хлебами, как и того, что было сейчас с их телом. Верят во все чудеса, и в это; но все еще не верят в Него, чудо чудес.

Вы и видели Меня, и не верите (Ио. 6, 26.), —

мог бы сказать Господь и ученикам Своим, как скажет всему Израилю, всему человечеству.

Сын человеческий, пришед, найдет ли веру на земле?

XV

Идучи по морю, подошел к ним и хотел пройти мимо них, (Μκ. 6, 48.)

Это, может быть, самое страшное для них, потому что самое нездешнее.[643] К бедствующим в плаванье идет на помощь; как же хочет пройти мимо? Своим путем идет, неведомым, не только мимо них, но и мимо всего человечества, — уходит от мира?

Я исшел от Отца и пришел в мир; и опять оставляю мир и иду к Отцу. (Ио. 16, 28.)

Это первое чудо — новое по качеству, небывалое. Все чудеса бывшие — были для людей, а это — уже не для них; все — в чужих телах, а это — в Его собственном теле; к миру от Отца нисходит Он во всех чудесах, а в этом — восходит от мира к Отцу.

Это ли соблазняет вас?

Что же, если увидите Сына человеческого, восходящего туда, где был прежде? (Ио. 16, 61–62.)

Нет, не забудет их, мимо них не пройдет; но жалеет их, милует, помнит, что они плоть. Если бы сразу пришел к ним оттуда, где был, может быть, не вынесли бы, умерли от страха. Издали, медленно подходит к ним и осторожно, делая вид, что хочет пройти мимо; как бы приучает их к Себе новому, каким не был для них еще никогда; „это Я, не бойтесь“. Но, сколько бы ни приучал, не могут привыкнуть, боятся. И когда уже вошел к ним в лодку, все еще не верят, не знают, кто это, — человек или дух, Он или не Он. „Вышли из себя“, как бы сошли с ума от „удивления-ужаса“.

Что смущаетесь, и для чего такие мысли входят в сердца ваши? Это Я Сам; осяжите Меня и рассмотрите, ибо дух плоти и костей не имеет, как видите у Меня. (Лк. 24, 38–39.)