Сколько бы ни горело в нас сердце, когда мы читаем Евангелие, мы не узнаем, не видим живого лица человека Иисуса не потому, что там его нет, а потому, что наши глаза, как у тех учеников эмаусских, чем-то «удержаны».
Слепнут от дневного света ночные птицы, не видят солнца: так мы не видим лица Господня в Евангелии.
Мы возвещаем вам силу и присутствие, παρουσίαν, —
не «второе пришествие», а вечное «присутствие», —
Господа нашего, Иисуса Христа, быв очевидцами, έπόπτοι, Его величья… на святой горе (Петр. 1, 16–18),
где «лицо Его просияло, как солнце» (Мт. 17, 2.) Солнце Преображения — лицо Христа в лице Иисуса, и есть равноденственная точка всего Евангелия.
Так, у первого свидетеля, Марка-Петра; так же и у последнего — Иоанна:
О том, что мы видели своими глазами… возвещаем вам, чтобы и вы имели общение с Иисусом Христом и чтобы радость ваша была совершенна (Ио. 1, 1–4.)
Ваши же блаженны очи, что видят, —
говорит и сам Господь об этой «совершенной радости» видящих.
Если бы такие, как мы, любопытствующие историки спросили учеников Иисуса, хотя бы в самый день Вознесения, какое было у Него лицо, то они, вероятно, не могли бы или не захотели вспомнить, так же как человек, только что опаленный молнией, не мог бы или не захотел вспоминать, какое было очертание у молнии.
Самый вопрос, в обоих случаях, показывал бы, что спрашивающий, как бы ему ни ответили, — ничего не понял бы.
Главное в лице Иисуса для очевидца Петра, как все еще помнит — «видит» — он, есть внутренняя, божественная в этом божественном лице, «движущая сила», δύναμις: «силу Иисуса Христа возвещаю вам».
Всякая внешняя черта эту силу ограничила бы, остановила, и самое лицо исказила бы: вот почему и нет вовсе таких в Евангелии внешних черт; плотский образ Иисуса-Человека строится здесь, живое лицо Его возникает не извне, а изнутри.
И вот почему о лице Господнем нигде ничего не сказано в Евангелии, но само оно, все оно, есть это лицо, — как в портрете или зеркале? — нет, как в очень темной воде очень глубокого колодца, куда заглянул бы человек, и где отразилось бы его, освещенное солнцем вверху, а внизу темное, дневными звездами чудесно окруженное, лицо.
Слыша голос человека и не видя лица его, мы угадываем, кто говорит, — мужчина или женщина, старик или дитя, враг или друг; в звуках голоса мы слышим-видим лицо говорящего. Внешнее, видимое лицо — в чертах; внутреннее, слышимое — в словах. Мы узнаем по внешнему — внутреннее, но и обратно: «Говори, чтоб я тебя видел», — мудрое слово это оправдалось в Евангелии так, как нигде.[458]
Ваши же очи блаженны, что видят, и уши ваши, что слышат (Мт. 13, 6), —
соединяет сам Господь два лица Свои, видимое и слышимое; соединяют и ученики:
что мы видели и слышали, возвещаем вам (Ио. 1, 3.)
В каждом слове Иисуса — Его лицо. Слышать Его значит видеть.
Всякая душа человеческая, ищущая лица Господня в Евангелии, — как Мария Магдалина, ранним, еще темным утром, у пустого гроба: Мертвого ищет — плачет: «Кто Его унес? куда положили?» — и не знает, не видит, что стоит за нею Живой.
Вдруг оглянулась — увидела, но не узнала. «Что ты плачешь, кого ищешь?» — слышит голос Его, и все не узнает. — Мария!
Вдруг узнала, пала к ногам Его, вся затрепетала, как тогда, еще не исцеленная, семью бесами одержимая; тянется к Нему, хочет прикоснуться, и не может.
Раввуни! (Ио. 20, 11–16.)
О, если бы и нам так же оглянуться, увидеть-узнать!
Меньше всего думает Марк об искусстве, когда изображает, вероятно по воспоминаниям Петра, с таким искусством, как этого не сделал бы и величайший художник, — не самое лицо Иисуса, а исходящую от Него «силу», δύναμις, во внешнем на окружающих людей, неотразимом действии.
Первое, что испытывают люди, в первый же день служения Господня, по исцелении бесноватого в Капернаумской синагоге, есть удивление, смешанное с ужасом:
что это? что это за новое учение, что и духам нечистым повелевает со властью, и повинуются ему? (Мк. 1, 27.)
То же испытывает и в последний день Пилат, когда, вглядываясь в лицо непостижимо перед ним спокойного, царственно-безмолвного Узника, спрашивает:
Откуда ты? πόθεν (Ио. 19, 9.)
Силу эту испытывают все. Издали влечет она души человеческие, как железные опилки — магнит. Тысячные толпы следуют за Ним неотступно.
Собрались десятки тысяч народа, так что люди давили друг друга. (Лк. 12, 1.)
Он бежит от них, прячется.
Явно уже не мог войти в город, но находился вне, в местах пустынных. И приходили к Нему отовсюду. (Мк. 1, 45.)
И сказал ученикам, чтоб была для Него готова лодка, по причине народа, чтобы не теснили Его. (Мк. 2, 9.)
Но только что причаливают к берегу, — как вся Геннисаретская равнина приходит в движение (Мк. 6, 56.)
Множества людские влекутся к Нему, как волны прилива — к луне.
Что от Него нужно людям? Проповеди, знамений, чудес? Да, этого, но и чего-то еще: кажется, — просто быть с Ним, слышать голос Его, видеть лицо Его, и удивляться, ужасаться, радоваться, что Он есть, потому что смутно чувствуют все, что такого лица никогда на земле еще не было и, может быть, не будет уже никогда.