Иисус. Все мировые исследования

Рут Финнеган напоминает нам о сложности самого понятия традиции – концепции, играющей ключевую роль в гуманитарных и общественных науках. В третьем эпиграфе к этой главе, как и в статье, из которой взята эта цитата[1246], она говорит о необходимости задать вопрос о самой сути традиции, еще раз предупреждая нас о том, как важно различать многочисленные и разнообразные черты и движущие силы, скрытые под этим общим термином. Развивая далее теорию традиции применительно к Евангелию, я хочу воспользоваться понятием дозволяющего контекста[1247]. Несомненно, многие предания об Иисусе не переносились по «траекториям», а существовали как реалии, воспроизводимые устно в том социальном окружении и в той культурной памяти, которое нашли свое отражение в Евангелиях. Однако объяснить понятие традиции как разрешающего контекста проще всего на примере таких материалов, которые, будучи неотъемлемым элементом Движения Иисуса, при этом существовали и прежде него. Поразительно, как часто при обсуждении проблемы Евангелия и традиции слишком узко смотрят на материалы, дающие нам сведения об Иисусе, как будто представление этих материалов в виде маленького ручейка, со временем ставшего широкой рекой – и снова критика форм! – способно обладать какой-либо объяснительной силой в отношении истоков евангельских повествований. Для примера: мы можем говорить о том, что циклы переходов по воде как посуху, кормлений народа в пустыне, исцелений и изгнаний бесов в Мк 4:35–8:26 выглядят как отзвук воспоминаний о Моисее и Илии; о том, что в серии диалогов в Мк 10 звучит тема обновления завета; о многочисленных отзвуках Книги Даниила, звучащих, кажется, во всех частях повествования; об отсылках к воспоминаниям о еврейских Писаниях в евангельском рассказе о Страстях; и так далее, и тому подобное[1248]. Мы видим культурный контекст, оказавший огромное влияние на создание Евангелия, – контекст отчасти письменный, но по большей части хранящийся в памяти, огромный и существовавший задолго до того, как возникло Движение Иисуса. Традиция предстает перед нами не как процесс, не как функция, – а как дозволяющий контекст. Как же нам описать взаимоотношения между Евангелием и традицией? Согласно модели дозволяющего контекста, Евангелие и традиция взаимно дополняют и обогащают друг друга: традиция питает Евангелие, – а Евангелие, в свою очередь, соответствует требованиям тех, кто живет в традиции и согласно с ней.

Святая трапеза: общий мотив апостола Павла и исторического Иисуса Кэти Эренспергер

Открытые цитаты или завуалированные ссылки на Иисуса или на предания об Иисусе в Павловых посланиях, мягко говоря, немногочисленны, а биографическая информация об Иисусе практически отсутствует. Следует ли думать, что Павел ничего не знал о земном Иисусе и о преданиях, связанных с его земной жизнью, – а может, считал такие предания незначимыми для проповеди благой вести или даже не имеющими отношения к его миссии, – это вопрос, о котором спорят исследователи с тех самых пор, как поиск исторического Иисуса впервые занял свое место среди научных задач[1249]. Ответы на этот вопрос располагаются на шкале, крайние точки которой образуют два противоположных мнения классиков: убеждение Рудольфа Бультмана, согласно которому «учение исторического Иисуса не играет для апостола Павла никакой или практически никакой роли»[1250], и мнение Уильяма Дейвиса, гласящее, что «учение Павла и по букве, и по духу соответствовало учению Господа»[1251]. Из этих несопоставимых представлений о том, знал ли апостол Павел земного Иисуса, возникают ключевые вопросы, и один из них связан с теми герменевтическими предпосылками, на основе которых мы трактуем имеющиеся данные и выбираем методики для их изучения.

Иисус и Павел: аспекты прежних изучений