Иисус. Все мировые исследования

1. Роль синагог, в том числе присутствие старой синагоги в Капернауме, указывает на этот город как «штаб-квартиру» Иисуса[1367]. Да, некоторые возражают против того, что эти синагоги находились там в I веке, – но синагога в Гамле, несомненно, относится к I столетию, и большинство исследователей относят к тому же времени и остатки синагоги в Капернауме.

2. Сюда же добавим находку в Капернауме, неподалеку от синагоги, дома Петра. Византийцы с давних времен совершали к этому месту паломничества, а в VI в. над древним зданием возвели базилику, и это говорит в пользу такого отождествления[1368].

3. Вероятное место распятия – голая скала, на что указывает имя «Голгофа», – тоже вполне соответствует культурному контексту. Связь этой детали с местонахождением Гроба Господня также возможна, если учесть, сколь давно почитают гробницу как святыню[1369]. Это тем более вероятно, учитывая недавнее открытие, что третью Иродову стену возвели уже после смерти Иисуса; значит, во время его смерти гробница находилась за чертой города[1370].

4. Роль микв и каменных бассейнов, связанных с проблемами ритуальной чистоты, мы уже отмечали.

Эти связи также указывают на то, что предания, запечатленные в Евангелии от Марка, по всей видимости, имеют древние и достоверные корни.

Мессианская неоднозначность

Быть может, одна из самых спорных и широко обсуждаемых черт Евангелия от Марка – рассказ об отношении Иисуса к титулу «Христос». Здесь сочетаются две проблемы. Первая – неопределенность значения самого титула в иудаизме во времена Иисуса[1371]. Для этого периода характерно множество разнообразных мессианских представлений, хотя самое распространенное, по-видимому, гласило, что Мессия будет политическим вождем и избавит Израиль от власти Рима. Общая черта всех этих мессианских портретов – освобождение Израиля и установление шалома, обещанного Богом мира, с очищением от зла, воцарением справедливости и оправданием праведников. Смотрим ли мы на Мессию – политического лидера из Пс. Сол 17–18, или на трансцендентного Сына Человеческого из 1 Ен 37–71, или на двух мессий из Кумрана – везде звучит тема надежды на политическую победу и последующее установление справедливого и праведного царства. Неудивительно, что любой намек на мессианские надежды должен был привлекать внимание римлян, как отмечает и Иосиф Флавий (И. Д. XVIII). Вторая проблема – в том, сколь ясно и откровенно самые ранние последователи Иисуса исповедовали его Мессией после воскресения. Здесь нам достаточно задуматься о том, насколько тесно оказался связан с именем Иисуса титул «Христос» – настолько, что стал звучать почти как фамилия[1372]. Свидетельства того, как рано появился и как быстро распространился этот титул в общине ранних христиан, говорят о том, что в новом движении его начали связывать с Иисусом едва ли не сразу после распятия.

Это – именно то время, когда написано Евангелие от Марка. Со времен Вильяма Вреде обычным объяснением этого феномена, а также отсутствия открытого мессианского исповедания в синоптических Евангелиях стало то, что Марк спроецировал на Иисуса позднейшие богословские представления о его мессианстве и изобразил их как «мессианскую тайну»[1373]. Аргумент продолжается так: в Евангелии от Марка Иисус призывает хранить молчание о мессианской тайне, поскольку евангелист пытается замаскировать тот факт, что сам Иисус во время своего служения не называл себя Мессией – никогда и ни в каком смысле. Все «мессианские» аллюзии в Евангелиях, по мнению Вреде, отражают не богословие Иисуса, а лишь богословие Древней Церкви.

Однако такому мнению противоречат два феномена, известные нам из истории: 1) древность и распространенность убеждения в мессианстве Иисуса в историческом материале (о которой мы только что упомянули), и 2) то, что titulus на кресте Иисуса представляет его царем и в культурном контексте соответствует тому преступлению, за которое в Риме карали распятием – а именно подстрекательству к мятежу. Сам Вреде со временем, очевидно, это осознал. Широкой публике, как правило, неизвестно о том, что незадолго до смерти в частном письме к Адольфу Гарнаку он отказался от своей теории о «мессианской тайне»[1374].