Признавая сложный характер мессианских ожиданий у иудеев I века, мы лучше понимаем двусмысленность называния кого-либо Мессией во времена Иисуса и проблемы, которые могло навлечь на Иисуса такое именование. Сама неоднозначность сцены в Кесарии Филипповой в Мк 8:27–30 имеет ярко выраженный культурный смысл. Она дает еще одно указание на серьезность предания, которым пользовался Марк. Перед нами – не открытое утверждение, как в исповедании Петра в Мф 16, а наоборот, призыв никому об этом не говорить. Такое нагнетание неопределенности вокруг титула говорит не о том, будто перед нами выдумка Древней Церкви – где этот титул признавался открыто, – а скорее о верном понимании того, что провозглашение Иисуса Мессией без дополнительных объяснений могло не только навлечь на него беду, но и ввести в заблуждение его аудиторию, учитывая, как понимал свои задачи в замысле Божьем сам Иисус. В следующей сцене у Марка Иисус говорит о том, что ему придется страдать, а Петр отрицает такую возможность. Спор с Петром вызывает у Иисуса слова упрека: он называет Петра сатаной. Эта вторая сцена стоит в контрасте с первым исповеданием – и очень вероятно, что не Древняя Церковь, а реальные воспоминания запечатлели такую последовательность преданий. Здесь вполне применим «критерий смущения». Стала бы Древняя Церковь сочинять такое христологическое предание, в котором один из ведущих предводителей Церкви назван сатаной за то, что отверг слова Господа и Спасителя?[1375]
Куда вероятнее, что неоднозначность термина «Мессия» у Марка связана с тем, с какой осторожностью относился к нему сам Иисус, хорошо понимая, что это опасный титул, который нельзя просто принять, – его необходимо преобразить. Эта осторожность отчасти была связана с тем, что само словоА значит, эта сцена, описанная с куда меньшим «пафосом», чем обычно придавала фигуре Иисуса Древняя Церковь, и при этом центральная для понимания Иисуса у Марка, вполне может быть подлинной – и тем самым показывает ценность Евангелия от Марка для «Исследования Иисуса».
Заключение
Мы показали различные причины, по которым Евангелие от Марка имеет для изучения Иисуса очень важное, даже центральное значение. Во-первых, внутренние свидетельства самого Евангелия показывают, что из всех синоптических Евангелий оно было написано первым. В сравнении с Матфеем и Лукой более пространные и подробные описания Марка, а также устранение бесед и притч заставляет думать, что Марк был первым евангелистом.
Во-вторых, древние упоминания этого Евангелия, например у Папия, гласят, что источники, к которым обращался Марк, восходят к воспоминаниям апостолов, – а значит, это материал ранний, особенно в сравнении с источниками многих других древних трудов.
В-третьих, по мере того, как старели и умирали апостолы, усиливались преследования, а обещанное Второе Пришествие Иисуса все откладывалось, возникла необходимость в письменных Евангелиях, и раннехристианская традиция из чисто устной превратилась в устно-письменную. «Живой голос» первого христианского поколения был сохранен в записях, которые Иустин Мученик назвал «воспоминаниями апостолов».
В-четвертых, Марк демонстрирует точность и достоверность в некоторых вопросах, связанных с иудейскими воззрениями и обычаями, – такими как апокалиптическое мировоззрение и споры о чистоте.
В-пятых, археологические открытия – такие как распространенность бассейнов для ритуального омовения, синагоги, дом Петра в Капернауме – по всей видимости, подтверждают предания Марка.
Наконец, то, что можно назвать развитыми теологическими размышлениями, в Евангелии от Марка вполне соответствует эпохе и обстановке. Мы не раз видим, как Марк говорит о чем-либо не столь открыто, – эта манера указывает на то, что он опирается на старинные предания, а не на богословие своего времени.
В этот список кто-то может добавить и свидетельства о редактуре, которую провел Марк. Об этом мы почти не говорили. Поскольку Евангелие от Марка – по всей видимости, первое, то к содержанию его источников у нас нет прямого доступа, и трудно с уверенностью судить о редакторской работе. Мы можем лишь выводить некие «обратные» заключения, сравнивая Евангелие от Марка с другими, более поздними Евангелиями и отмечая сходства и различия. Мы касались этого вопроса, когда говорили о мессианской неоднозначности, однако не стали выделять его в отдельную категорию. Такие наблюдения, часто приводящие к выводу, что одни и те же темы раскрыты у Марка более «примитивно», чем в других Евангелиях, также свидетельствуют в пользу древности преданий, к которым он обращался.