Июнь 1941-го. 10 дней из жизни И. В. Сталина

Смеем усомниться в столь категоричном суждении уважаемого историка о том, что адмирал Н. Кузнецов не был причастен к осуществлению мероприятий по приведению флотов накануне войны в полную боевую готовность. Как хорошо известно, нарком ВМФ был вызван в 23.00 21 июня 1941 года в Наркомат обороны и проинформирован о возможном нападении в эту ночь немецко-фашистских захватчиков, тут же телеграммой от 23 ч. 50 мин. приказал флотам немедленно перейти в оперативную готовность № 1, а еще раньше, пока передавалась телеграмма, устно по телефону, не дожидаясь телеграммы, перейти на степень готовности № 1. Кроме приказа по телефону и телеграммы на имя командующих флотов, направил еще одну телеграмму для военных советов флотов следующего содержания: «В течение 22–23 июня возможно внезапное нападение немцев. Нападение немцев может начаться с провокационных действий. Наша задача — не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно флотом и флотилиям быть в полной боевой готовности, встретить возможный удар немцев или их союзников. Приказываю перейти на оперативную готовность № 1 (выделено мною. — А.К.). Тщательно маскировать повышение боевой готовности. Ведение разведки в чужих территориальных водах категорически запрещаю. Никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить. Кузнецов»^{39}.

Таким образом, высшая степень боевой готовности флотам была объявлена наркомом ВМФ адмиралом Н. Г. Кузнецовым 21 июня 1941 года в 23 ч. 50 мин.

Не отстает от А. Мартиросяна в шельмовании адмирала Н. Кузнецова и С. Кремлев, упорно доказывая, что нарком ВМФ чуть ли не преступно опоздал со своими распоряжениями флотам о приведении их в высшую боеготовность, поскольку якобы высшее руководство страны уже сделало все необходимые распоряжения на этот счет чуть ли не за 10 часов до распоряжений адмирала:

«Адмирал Кузнецов, сообщая это (о том, что он получил информацию о готовящемся нападении немцев в Наркомате обороны в 23 часа 21 июня 1941 года. — А.К.), похоже не понял, что фактически сам развенчивает свою «заслугу» — ведь пресловутый приказ (выше цитированный нами. — А.К.) он отдал тогда, когда затягивание с его отдачей было бы равносильно измене»^{40}.

Своими кавычками в слове «заслуга» он глумливо относит легендарного адмирала чуть-ли не к военным преступникам. А вот А. И. Микоян у С. Кремлева выглядит чуть ли не героем.

Своим умолчанием о зловещей роли Микояна в создании насквозь лживой легенды о «прострации» Сталина С. Кремлев недалеко ушел от тех, кто воздает ему почести в качестве объективного летописца.

О себе Сергей Тарасович Брезкун без излишней скромности пишет: «Я не историк, а ядерный аналитик. И, принимаясь за переоценки новейшей истории XX века, а также примыкающей к ней эпохи, не шел от личных симпатий и антипатий, не выстраивал заранее схем и не хотел исходить из чужих построений. Я не следовал за устоявшимися схемами, однако и не игнорировал их, но критически переосмысливал, стараясь оставлять то, что позволяло выявить историческую истину, а не подправлять ее в каком-либо заранее заданном ключе: «коммунистически-официозном», националистическом, прозападном или антисоветском. Не стремясь к лаврам чрезмерно (а порой — и злостно) беллетризующего историю Валентина Пикуля или поверхностно-залихватски трактующего ее Александра Бушкова, я хотел добиться легкости, но не легковесности восприятия читателем серьезных фактов и оценок».

3.2. «Загадка» адмирала Н. Г. Кузнецова