Июнь

…На даче он застал полный разгром — разворошенные постели, распотрошенные ящики, Алина мать лежала в комнате, муж дежурил около нее с сердечными каплями, недоумевающий Шур ходил по саду, так ничего и не понимая. Один дядя Пузя сидел на веранде перед миской гречневой каши и сосредоточенно, в своей манере, переводил мир в говно. Никогда его любимая фразочка не имела столь буквального, столь зловещего смысла. Он ел размеренно и внимательно, с едва сдерживаемой жадностью, словно понимая, что наедается в последний раз, Он поднял на Борю глаза, моргнул, ничего не сказал и снова углубился в процесс. «Боря, ну что такое, — жалобно повторял Шур, — ну я бы еще понял, если отец, — но почему Аля? Это какое–то уже вовсе черт знает что». Боря машинально повторял, что узнает, что ошибка, что сейчас таких ошибок множество, — всё, что уже привык говорить в таких случаях; но на самом деле он был раздавлен. Не потрясен, а раздавлен. Тут перемешалось все, и главенствовал, о проклятье, именно страх — страх за себя, ибо явно подбирались к нему; да и как ему было не бояться за себя, когда они с Алей давно уже были одно? Но при одной мысли о том, что сейчас, в эти минуты, делается с Алей в том мире, куда ни у кого из них пока не было доступа, — ему хотелось схватиться за голову и выть, и казалось, что только этот вой принесет облегчение. Выорать, вывыть. Но ничего этого было нельзя — он должен был теперь брать на себя ответственность за жизнь этой парализованной семьи; и после первого шока Боря собрался и стал отдавать распоряжения.

Сперва привести в порядок комнаты, вызвать врача отцу, которому было гораздо хуже, чем матери, он просто не позволял себе свалиться; и приезд врача отчасти разрядил обстановку — стало ясно, что они по крайней мере не вычеркнуты из списка живущих, им еще положено медицинское обслуживание. Потом разработать порядок действий. Само собой, для начала при ближайшей встрече с Гореловым–вторым — следовало ли уторапливать ее? нет! — поднять вопрос и дать все необходимые свидетельства. Естественно, поговорить с Еремеевым: Боря никогда к нему не обращался, предчувствуя более серьезную необходимость. Он несколько успокоился, начав строить планы: пришла вдруг спокойная уверенность, что Алю он вытащит, ради этого всю жизнь старался и к этому готовился. То есть всю жизнь готовился, что придут? Вероятно — да; и притом не за ним. О мерзость! Оставлять Алину семью было страшно, но надо было ехать в город, да и не мог он больше сидеть на этом пепелище. Когда он сказал, что уедет и вернется, Алина мать схватила его за руку и сжала со звериной силой; он испугался, что поцелует, но нет, просто держала, впиваясь короткими ногтями. Она не говорила ничего, только смотрела. Я сделаю, повторял Боря, я все сделаю. Но что–то он сказал не так, не то, чего она ждала, и она отшвырнула его руку, как вещь.

В саду он подозвал Шура. Послушай, сказал ему Боря, ты хотел работы и ответственности — вот тебе теперь и работа, и ответственность. Ты остаешься старшим, отец и мать ничего не могут, но ты человек серьезный. Я буду сейчас нажимать на все педали, кое–что, как ты понимаешь, я могу. Главное сейчас — не навредить. Нужен покой, которого все равно не будет, но нужно хотя бы понимание, что истерикой не поможешь. Постарайся сделать так, чтобы они как можно меньше будоражили людей вокруг. Сейчас не надо шума. Если это ошибка, ошибку придется признавать, и все получится слишком громко. Это никому не нужно. Я уверен, что все выяснится, и завтра, максимум послезавтра она будет дома. Пока — ты сам все понимаешь. И вдруг он увидел, что Шур совершенное дитя, при всем своем телесном обилии, при всей взрослости и росте. «Ты думаешь? — робко спросил он. — Ты допускаешь?» — «Разумеется». — «Но, может быть, это связано просто с… Ты знаешь, Аля же многого не понимала. Она не понимала, например, что пакт о ненападении нужен, что это стратегический выигрыш, ты же знаешь! Она говорила, вот только вчера… вчера мы говорили с ней, но, наверное, она же это не только мне… Для нее и для матери, ты понимаешь, нет хуже зла, чем эти… я сам, кстати, так думаю. Мы просто с тобой еще не обсудили толком…» Шур был политический юноша, для него и теперь на первом плане были мировые судьбы, в которых, чем черт не шутит, и ему назначена была роль. Шур, сказал Боря очень серьезно, мы никогда не знаем, никогда не узнаем, с чем это связано. Гадать не нужно. Нужно действовать, Шур, иди к матери, ты сейчас там нужен. Боря со значением потряс ему холодную мокрую руку и быстро пошел на электричку.