Столь длинной вереницы вагонов Эдита никогда раньше не видела. Даже составы, которые обычно везут скот на продажу, были короче. Длина эшелона наполнила души девушек трепетом. «Мы не думали, что это для нас», – вспоминает Линда Райх. Гардисты открыли вагоны и приказали девушкам лезть внутрь.
Кто в здравом уме добровольно полезет в такой вагон? Никаких эстакад там не было. Это для скота нужны эстакады, а людям – необязательно. Как им туда забраться? Ведь это очень высоко, особенно для девушек в юбках и с багажом. Никто не мог сообразить, как это сделать, да никто и не хотел. Эта идея им категорически не нравилась.
Охранники стали ругаться и орать.
– Эй вы, жидовские шлюхи!
– Куда вы нас повезете? – наивно спросила Регина Шварц, младшая из трех сестер.
– На фронт. Чтобы немецким солдатам было чем развлечься, – расхохотались гардисты.
Это были бесчувственные люди, безучастные к слезам девушек. За слезы полагалась плеть.
«Будто животное, – вспоминает Марги Беккер взгляд одного эсэсовца. – До сих пор помню пронизывающий взгляд его синих глаз».
Он высунул язык и, дыша на нее, сказал по-немецки: «Ваши языки тоже будут свисать изо рта». И проклятие, и угроза. Вскоре они совсем проголодаются и захотят пить.
«Это был кошмар».
Первый транспорт унесся в ночь тайно, но через неделю, когда готовился к отправке третий эшелон, родители девушек уже стали нанимать машины, дабы «быть с дочерьми», в отчаянии от предстоящей разлуки со своими детьми, – вспоминает Иван Раухвергер. – «Девушек грузили в вагоны для скота, на каждом – вывеска „8 лошадей или 40 человек“. Горюющие родители больше детей никогда не увидят. Девушки были в отчаянии и растерянности, многие плакали». Евреек из третьего транспорта, скорее всего, не били и не запихивали в вагоны так грубо: в отличие от первого транспорта, сейчас все происходило при многочисленных свидетелях – и словаках, и евреях, съехавшихся в Попрад, чтобы видеть, как увозят девушек.
«Мы пытались держаться, как подобает воспитанным девушкам, но забраться в состав в наших платьях и юбках было невозможно», – рассказывает Эдита. Чтобы не получить палкой по спине, они помогали друг другу вскарабкаться в вагон и втащить туда багаж без мужского содействия. Большинство молодых женщин постарше изо всех сил старались хранить самообладание и достоинство. Те, что помладше, истерически рыдали. Ведь они же – хорошие девочки! Девочки, чьи отцы платят налоги и подчиняются закону. Девочки, которые послушно явились на регистрацию – ведь их правительство так сказало, – хотя многие из них ни одного дня своей юной жизни не провели вдали от дома. Что им делать в вагонах, где обычно скот везут на бойню и где по-прежнему стоит запах навоза, мочи и страха?
Эдита с сестрой сидели, вцепившись друг в друга, но в памяти Эдиты эта поездка почти не сохранилась. Способности мозга не безграничны, и после стольких унижений ее юное сознание попросту перестало воспринимать весь этот ужас. Реальность превратилась в кошмарный сон, от которого Эдита никак не могла пробудиться.
Освобожденный от повинности доктор Вешловиц не сразу уехал со станции. Он с содроганием смотрел на колонны юных женщин, которых с багажом в руках пинками загоняли в вагоны для скота. После этого он помчался домой и сказал жене, что Словакия – «не место для ребенка». Им пришлось, пока не поздно, спасать своего 12-летнего сына Иегуду. Они тайком переправили его в Венгрию, где он прятался до конца войны. Иегуда пережил холокост. Его отец с матерью – нет.
Уже настал вечер, когда в вагоны забралась последняя группа девушек, и охранники пошли вдоль состава, проверяя, надежно ли сидят в своих пазах рейки-запоры. Изнутри доносились мольбы и причитания, пронзительные звуки голосов. Охранники глухо ударяли по вагонам и шли дальше. Завершив обход, они дали отмашку. Дежурный по станции дунул в свисток. Свет сигнала переключился с красного на зеленый. Двигатель стал наращивать обороты. Начальник станции перевел стрелку, и транспорт со скрипом двинулся к основному пути. Вагоны, не сбалансированные, так как груз был слишком незначителен, шли, раскачиваясь вправо-влево. «Отправление: 20:20» – записал начальник в станционном журнале.
Глава десятая
Днем 25 марта 1942 года, вслед за телеграммой Конки, в Прешов пришло несколько документов по обещанным освобождениям. Как только Адольф Амстер услышал эту новость, он тут же вызвал своего шофера с машиной и бросился к губернатору забрать документ, дарующий его любимой дочери свободу. Сразу же после этого они отправились в Попрад. И если бы все прошло по плану, Магда через пару часов уже была бы дома.