Их было 999. В первом поезде в Аушвиц

В наши дни от Прешова до Попрада час езды по гладкой четырехполосной платной автотрассе. Даже старое узкое двухполосное шоссе сегодня покрыто асфальтом, хотя на нем по-прежнему можно порой встретить осликов или людей с повозками, идущих посередине, вдоль разделительной линии. В 1942 году дорога имела единственную полосу и была покрыта где гравием, а где – пропитанной дегтем щебенкой. Прошедшая зима, самая суровая за историю наблюдений, тоже оставила свой след в виде промоин и опасных канав.

Адольф Амстер был не единственным, кто гнал в тот день наперегонки с судьбой. Братья Гартман тоже получили документ об освобождении и, попросив у приятеля грузовик, поехали в Попрад вызволять Магдушку и Нюси. Были, наверное, и другие предприниматели во всех сферах – от лесозаготовок и банков до лавок и ферм, – которые тоже попытались спасти дочерей.

Но некоторые семьи ждали необходимые бумаги еще несколько недель, как было, например, в случае с Фридманами и Гроссами. Мэр Гуменне лично заверил отца Эдиты, что освобождения уже высланы, но своевременно они не пришли. Чиновничья машина сработала на максимуме своей неэффективности.

Солнце уже начало садиться за Высокие Татры, а машина Адольфа Амстера все еще гнала в Попрад. Его пальцы нетерпеливо мяли документ с правительственной печатью. Вот уже несколько дней как он не видит за завтраком милое личико дочери, не слышит ее веселую болтовню с матерью, не чувствует на своей щеке ее ласковый поцелуй – это ввергает его в смятение. Жена ходила из угла в угол, то и дело тревожно выглядывая из-за оконной занавески на сошедший с ума мир. В дождливую погоду она плакала от того, что не может вымыть волосы Магды дождевой водой. Больше всего на свете хотелось ей расчесывать у огня волосы дочери, пока они не станут лежать как следует.

Адольф Амстер, уверенный в себе, успешный бизнесмен, ни на секунду не сомневался, что добьется вызволения Магды. А потом он сделает все, чтобы загладить свою вину, – разрешит съездить в Палестину к старшим сестре и брату, к ее лучшей подруге Саре Шпире.

Над ледяными пиками горной гряды на северной границе Словакии небо уже залилось алыми и оранжевыми разводами, и Амстер нетерпеливо подгонял шофера, чтобы тот как можно сильнее жал на газ. Еще несколько минут, – и ландшафт успокоился, погрузившись в серые сумерки. Машина неслась, преодолевая вираж за виражом между поросшими дерном обочинами. А по полю, стоявшему под паром, за зайцем гналась лиса.

В темноте зловонного вагона девушки пытались отыскать своих подруг. Сквозь щели между досками они видели, как бледно-желтый свет снаружи становится сначала нежно-розовым, потом – лиловым, серым, черным. Состав шел, переваливаясь с боку на бок. Его груз был гораздо легче, чем при привычной перевозке скота на бойню, и поэтому вагоны раскачивало из стороны в сторону. Те, кого укачало, склонились над ведрами, их рвало, пока в желудках, кроме желчи, не осталось ничего. Да и что в них могло быть после пяти дней жизни впроголодь? Когда поезд ускорял ход, в щели со свистом задувал холодный ночной ветер. Девушки дрожали, стуча зубами. Рыдания и ужас – вот общее состояние, охватившее всех.

«И мы по-прежнему оставались в неведении, куда нас везут». – Голос Эдиты до сих пор пронзителен и исполнен негодования, хотя прошло уже 75 лет.

Адольф Амстер добрался до попрадских казарм, когда уже совсем стемнело, и застал лишь опустевшее здание. Остававшиеся там охранники – возможно, из местных, – которые видели хаос, творившийся перед отправкой состава, сказали ему, что девушек повезли в Жилину. Амстер поспешил к машине, и они с шофером взяли путь на запад, к последнему крупному железнодорожному узлу у границ Словакии с Польшей и Чехией.

Восточная ветка сначала шла по периметру крупного плато, а потом от нее отделялось несколько новых путей, расходящихся в разные стороны. В тех местах на плато, где железная дорога пересекалась с автомобильной, не стояло никаких шлагбаумов. Там не было даже никаких предупреждающих знаков. Лишь маленькие зеленые огоньки в ночи – глаза оленей, поднимавших голову от пастбища. Лучи фар буравили темноту. Фермерские поля остались позади, начинался длинный медленный подъем в гору между соснами, снежными змейками и черными наледями. Дорога на Жилину несколько раз пересекала железнодорожный путь, поэтому состав оказывался то со стороны водителя, то со стороны пассажира, шел то ниже машины, то выше. Если Адольфу Амстеру случалось подъезжать ближе к поезду, то сквозь мрак ночи он мог разглядеть, как луч прожектора заднего вагона мажет каменистые берега реки Ваг.