Их было три

Когда Гундега вышла во двор, она увидела, что за ночь подморозило. Трава казалась седой, а нежно-белые и ярко-красные георгины побурели, точно их обварили кипятком, и жалко поникли. Лишь золотисто-жёлтые цветы настурций выглядывали из-под листвы, да перед погребом, между кустами флоксов, красовались необычайно крупные тёмно-жёлтые рудбекии. От мороза уцелел только один-единственный куст георгинов — то ли он оказался выносливее других, то ли защитила его своей листвой низкорослая яблонька. В яркой зелени рдели рубиновые цветы.

В сад Гундегу послала Илма — нарвать цветов. Но девушка, стоя посреди опустошённого цветника, вдыхала горьковатый запах увядающих растений и никак не могла решиться, что же выбрать. Самыми красивыми показались ей красные георгины, и она срезала их все, до последнего цветка, внесла охапку в дом и поставила на стол. Букет напоминал костёр с яркими языками пламени.

Но, к изумлению Гундеги, Илма совсем не разделяла её восторга.

— Красные, — разочарованно произнесла она.

— Других уже нет, — оправдывалась Гундега, не понимая, чем нехороши эти цветы.

— Жаль. Я не выношу красный цвет.

Гундега вновь взглянула на георгины. Они пламенели упрямо, вызывающе ярко. Такие выносливые, неподдающиеся, даже мороз не смог их осилить. Она непонимающе посмотрела на Илму.

— А мне нравится.

У Илмы дрогнули уголки рта — то ли улыбнулась, то ли усмехнулась. Подумав немного, она сказала:

— У них кричащий, кровожадный цвет. Теперь всё красное — флаги, галстуки, столы и даже гробы. Ты как ребёнок тянешься к яркому, красному, а я… Что ты наденешь, Гунит? — круто переменила она тему разговора.

Гундега принесла из своей комнаты школьную форму. Она была куплена только прошлой осенью и совсем мало ношена.

— Надень её! — распорядилась Илма.

Ну да! Так и есть. Рукава коротки, юбка выше колен.

Гундега и не заметила, как выросла за этот год, несмотря на горе, смерть бабушки и проклятый плеврит, из-за которого она лежала в больнице. Сейчас, увидев себя в большом зеркале, она улыбнулась. Точно цапля…

— Не годится, — заключила Илма. — У тебя ничего другого нет?

Гундега принесла два летних платья — одно с цветочками, другое в горошек. Илма отвергла их тоже — слишком светлые и тонкие. Разве в день поминовения можно надевать такие открытые платья?

— Дам тебе что-нибудь из своего, — великодушно сказала она наконец.

Гундега хотела возразить, сказать, что никогда не надевала чужой одежды, но промолчала, отлично понимая, что это было бы неприятно Илме.

Широко раскрыв дверцы шкафа, Илма начала перебирать платья и блузки, разговаривая не то сама с собой, не то с Гундегой. Для такого случая светлое не годится, но молоденькой девушке и чёрное не к лицу. Вот, может быть, зелёное платье…

Из шкафа выпорхнула моль и, трепеща серебристыми крылышками, стала летать вокруг них. Илма захлопала в ладоши, пытаясь поймать её, но моль исчезла.

— Летом нарвала в лесу багульника, не знаю, почему-то не помогает. Придётся купить нафталину… На, надевай зелёное!

Она смотрела, как Гундега надевала платье, не находя в чужой одежде рукавов и не зная, как завязывается пояс — сбоку или спереди. Платье оказалось широко в груди и талии, Гундега чувствовала себя в нём неловко.

Илма заколола пояс булавкой, бросила при этом взгляд на зеркало и удивилась — как сильно изменила внешность девушки приличная одежда. «Право, она совсем не так некрасива, как мне казалось. Не будь косичек, она бы выглядела настоящей барышней…»

— Хочешь, я тебе это платье чуть-чуть переделаю? — любезно предложила Илма.

— Нет, нет, — испуганно ответила Гундега. — Ведь это ваше платье, тётя, я не хочу. Оно годится вам самой!

— Оно мне не к лицу, — уверяла Илма.

— Нет, тётя, лучше я выпущу подол у моего синего школьного платья.

— Гунит, но мне же это платье не нужно, оно ведь совсем… — Илма умолкла, зная, что убедить Гундегу можно лишь правдой, а как раз правду-то нельзя было сказать.

— Как же это не нужно? — не понимала Гундега, решив, что тётка всё это говорит ради того, чтобы убедить её.

Илма с сожалением смотрела, как Гундега сняла красивое тонкое шерстяное платье и стояла у зеркала в старом, заштопанном белье. Она согласилась занять у Илмы только коричневую юбку и полосатую хлопчатобумажную блузку.

Илма охотно отдала бы ей кое-что из своей одежды, но чувствовала — Гундега не возьмёт из странной, непонятной Илме гордости. Можно отказаться, если у тебя всё есть, но у Гундеги почти ничего не было, и она всё-таки отказывалась. Нужно будет ей купить в Дерумах какую-нибудь обновку. Ведь это стыд и позор, что приёмная дочь Илмы, наследница богатых Межакактов, ходит с заплатами на локтях!

Скрывая огорчение, Илма повесила зелёное платье обратно в шкаф. Как убедить эту странную девочку, что оно ей действительно не нужно? Удивительно, что Гундега не догадалась спросить, почему у худощавой Илмы оказалось такое широкое платье! И в самом деле, как ей пришло в голову предложить Гундеге платье Дагмары! Точно Гундега хуже Дагмары или её преемница.