Их было три

Матисоне критически осмотрела её одежду.

— Замажетесь. Идите в конец свинарника, возле двери увидите маленькую каморку. Там висит мой второй халат. Наденьте и приходите сюда.

— Я захватила с собой фартук, — сказала Гундега, радуясь, что догадалась взять такую необходимую вещь.

В каморке никого не было. На вешалке висел джемпер Жанны. В углу на гвозде Гундега увидела серый халат, вероятно тот самый, о котором говорила Матисоне. Она переоделась и, завязывая косынку, заглянула в небольшое зеркальце, висевшее на стене. Зеркало отразило худощавое, сильно обветренное лицо. Гундега улыбнулась своему отражению, и на щеках сразу обозначились ямочки. Послышался скрип двери. Она испуганно обернулась, будто застигнутая на чём-то постыдном, но никого не было. Крепко затянув завязки фартука, она подошла к небольшому оконцу, освещавшему каморку.

Ой, сколько загонов! По тёмной непросохшей земле разгуливали большие свиньи и подсвинки. За свиноматками белыми бусинками катились поросята.

Гундега отошла от окна и возвратилась к Матисоне. Та, выйдя из загородки, размешивала в воде извёстку.

— Я нашла для вас вторую кисть! — она подала Гундеге кисть поменьше. — Попробуйте!

Обмакнув кисть в известковый раствор и стараясь не встряхнуть её, Гундега пошла к краю загородки. На полу осталась белая дорожка. Гундега подумала, что, видимо, делает что-то неправильно, но Матисоне молчала. Девушка покосилась на неё. Матисоне орудовала кистью легко, словно играючи, и Гундега ещё раз подивилась ловкости этих пухлых, тяжёлых на вид рук. А её руки? Тонкие, с проворными длинными пальцами, они в непривычной работе были неуклюжими, как два чурбана. И, конечно, Матисоне не окунала свою кисть так глубоко в раствор, как она.

Когда она белила угол загородки, ей не повезло. Кисть зацепилась за выступ, и фонтан белых брызг обдал лицо. Безжалостно защипало глаза. Но Матисоне промолчала, даже не усмехнулась, чего Гундега опасалась больше всего. Вытирая фартуком лицо, девушка ещё больше размазала извёстку по лбу и щекам.

Потом Матисоне взялась ошпаривать корыта.

— Зачем это нужно? — спросила Гундега.

— Вы, наверное, тоже не любите есть из грязной посуды.

— А для чего в загородках полочки?

— Это не полочки, а нары. Там спят поросята.

— Как интересно! Я хочу посмотреть!

— Увидите. Сейчас свиноматки на воле, в загонах. Когда войдут сюда, увидите.

— И моих поросят тоже?

— И ваших.

Откровенно говоря, ничего особенного в них не было. Поросята как поросята. Гундега хотела взять одного на руки, но он так неистово заверещал, словно его собирались убивать.

— Вы ещё чужая, — сказала Матисоне. — Потом познакомитесь. Понемногу станете помогать мне кормить их, усвоите необходимое. Со вчерашнего дня поросят кормим из общего корыта. Пусть свыкаются. А то потом, когда пустим их в одну загородку, очень кусаться будут… А теперь пойдём на кухню, поставим парить картофель.

В кухне были две женщины. Та, что огромной мешалкой что-то размешивала в большом чёрном котле и у которой пушистый платок еле сдерживал пышные огненные кудри, была, понятно, Жанна. Апрельское солнце щедро усеяло её маленький хорошенький носик веснушками. Жанна мешала, насвистывая.

— Здравствуй, Жанна.

Свист прекратился.

— Наконец-то! — проговорила вместо приветствия Жанна. — Думала, уж не умерла ли, что не показываешься. Сейчас как раз реквием насвистывала.

— Слишком весёлый реквием, — засмеялась Гундега. — Я уже давно здесь. Известковали загородки.

— Ах, значит, это у тебя на лице извёстка!

Гундега невольно провела рукой по лицу.

— Очень страшно?

— Нет, что ты! — успокоила Жанна. — Я думала, что ты просто сильно напудрилась. Если хочешь, умойся.

Она немного отвернула кран, и вода потекла тонкой серебристой струйкой.

— Смотри ты, — удивилась Гундега, подставив под струйку пригоршню. — У вас как в городе.

Жанна что-то проворчала.

— Что ты сказала?

— А картофель из погреба таскаем.

— Но ведь это… это же естественно.

— Есте-ственно! — насмешливо передразнила Жанна. — Может быть, и воду таскать на коромыслах естественно, а видишь…

Она кивнула на кран.

Гундега смущённо засмеялась. Она представила себе, как было бы странно, если бы кто-то из жителей Межакактов заикнулся о водопроводе или отказался принести из погреба картофель. Его сочли бы сумасшедшим. А здесь… Матисоне была согласна с Жанной.

Позже, после обеда, когда пришлось носить вёдрами картофель из погреба и насыпать в мойку, Гундега убедилась, что это совсем не легко. И всё же… Она не могла уразуметь. Здесь, в кухне, кран, мойка для овощей, не надо мыть картофель руками в ледяной воде. А им всё кажется недостаточным. Они хотят, чтобы картофель сам поднимался к ним из погреба. Неплохо, конечно, но… Гундеге нелегко было привыкать ко всему этому, ведь в Межакактах никогда не считались с лишним шагом, лишним ведром, лишним часом. Там вообще, вероятно, полагали, что труд должен быть тяжким и суровым.

Когда они наносили картофель, Жанна неожиданно сказала:

— Знаешь, я сегодня вечером иду на свидание.

Гундега недоверчиво взглянула на неё.