Их [колючая] роза (СИ)

Перехожу к другому полотну, совершенно забыв, что задала вопрос и мне на него ответили. Мост Александра III. Без излишеств, без прикрас. Всё изящество скрыто темнотой. На первом плане только грязная зелень Сены и смешение серости бетона и метала. Вид снизу, откуда на это великолепие взирали не обычные жители, спешащие по делам или туристы, прохаживающиеся вдоль набережной, а бездомные, которым некуда идти. Которые слонялись по окрестностям, в поисках лучших условий для обитания, и не обращающие внимание на позолоченную помпезность знаменитого строения.

Ничего не чувствую… Перехожу от снимка к снимку и не улавливаю тех мотивов вдохновения, которые мной руководили. Вокзал Сен-Лазар, Мост Бир-Акейм, а серия снимков кладбища Пер-Лашез и вовсе потеряли самобытность. Могила декабриста Николая Тургенева, была просто могилой. Опрятной, серой, ухоженной и мёртвой….

Срываюсь с места и бегу в подсобку. Там находятся ещё не вывешенные работы. Слышу тяжёлые шаги за спиной, но мне плевать. Всё очарование моих достижений куда-то исчезло, и я хочу выяснить, куда?

Перебираю снимки в рамках. Маленькие, средние, большие. Размер так же влиял на минор восприятия, только не сейчас и не для меня.

Перевожу мечущийся взгляд на другую сторону помещения.

— Что-то потеряла? — раздаётся насмешливое рядом, но меня будто током прошибает.

— Это не моя работа… — шевелю одними губами, не слыша собственного голоса.

— Что?

Ощущаю около себя жар чужого тела, но не могу отвернуться от того, что вижу.

— Я говорю… — хочу повторить, но вместо слов делаю шаг вперёд.

Один, второй, третий…

— Эй, — окликает неуверенно «извращенец».

Кажется, это именно он.

— Ты будто приведение увидела.

Подхожу к полотну и сажусь перед ним на корточки. Не решаюсь трогать его руками. В это трудно поверить, а главное, невозможно понять.

Глава 17

Большое тело усаживается рядом со мной и смотрит на фотку перед нами, совершенно не улавливая причину моей реакции. А я будто в туман зашла. Не замечаю ничего, кроме этой фотографии. Заторможенная, немного ошарашенная.

Его ладонь ложится на мой лоб, потом проводит по щеке.

— Тебя жаром накрыло, или чё?

Скрепя позвонками, поворачиваю к нему голову и заглядываю в глаза. При плохом освещении, они кажутся тёмно-синими. Мы настолько близко друг к другу, что я вижу в них отражение своего силуэта.

— Детка, что случилось?

— Детка? — почему-то зацепилась за это слово. — Может, ты хотел сказать «дырка»? Вы же считаете меня никем.

Кажется, я теперь саму себя не воспринимаю всерьёз.

Он приподнимает скептически бровь, закусывая нижнюю губу.

— Неужели тебя волнует наше мнение о тебе?

— Нет, — лаконично отвечаю и вновь перевожу взгляд к прекрасному.

Руки чешутся провести по фотографии пальцами, и я ещё сильнее сжимаю ладони между колен. Пытаюсь проанализировать. Промотать в памяти весь этот вечер. Сложить воедино все картинки минувших дней. Но чего-то не хватает.

— Что он сказал? — вновь повторяю тот же вопрос, на который уже слышала ответ.

— Что ты его подстилка. — В его интонации промелькнул вопрос и это заставило меня снова на него посмотреть.

Может мне показалось? Я уже ни в чём не уверена.

— Он привёз тебя сюда из-за прихоти. Решил сделать своей сучке приятно. — Не отрываясь следит за моей реакцией во время повествования. — Говорил, что есть мужики, которые своим бабам покупают салоны красоты, клиники косметологические, ну или ещё какую хуйню подобную, а тебе вот решил, за пользование вагиной, организовать выставку твоего шлака. Так сказать, порадовать шлюшку свою.

Я какое-то время смотрю на него, не веря ушам. Он мне сюжет дешёвого фильма пересказывает? Или я сон вижу несуразный, в котором вместо понятных предложений слышу какую-то сумбурную белиберду. А потом перед глазами вдруг всплывает картинка того, как Кеша пытается обнять меня своими дрожащими щуплыми ручонками и прижимается ко мне выпуклой «куриной грудкой». Тянется обветренными губами, вытянув их трубочкой, при этом не закрывая круглых, широко распахнутых глаз.

Прыскаю со смеха, прикрывая рот ладонью.

Такая истерия накатывает, что не могу остановиться, постепенно наращивая силу смеха. Пытаюсь сдерживаться, не хохотать слишком громко, но не получается совладать с этим безумием. Из меня будто разом решили выйти все положительные и негативные эмоции последних недель. Я даже не помню, когда последний раз смеялась? Не просто улыбку из себя выдавливала, а именно вот так свободно ржала до выступающих слёз. Какой бред! Я и Кеша! Да этого быть не могло. Я даже в пьяном припадке не взглянула бы на него, как на мужчину. Он всегда создавал впечатление неопрятного, зачуханного оборванца. Да что там впечатление… Он таким и был всегда. А когда прилетели в Париж, и вовсе забил на себя, не пытаясь прибегнуть к элементарным нормам гигиены. Да оставайся он трижды последним мужиком на планете, я бы под него не легла. А тут…. «Порадовать свою шлюшку…».