– В случае бомбометания укропы будут применять старые, выверенные цели, по которым тренировались последние недели. Отработают и пойдут в наступление. А там нету никого. А там растяжки и гранаты, – вступил с азартом в разговор Астахов. – Они в ямку, а та-а-ам… бабах и трахтибидох!
– Остальные, – продолжил прерванный Астаховым Сава, – ждут прихода группы быстрого реагирования из состава отдыхающей смены – и сразу на отражение натиска. Гранатомёты должны быть уже заряжены. Погода невлажная, пороховые заряды к «морковкам» внутри труб не успеют совсем отсыреть. Если не пригодятся ночью, то утром заменим новыми, а эти подсушим для следующей ночи.
– А утром как всё будет выглядеть? – спросил Витязь, явно увлёкшийся идеей и следивший за манипуляциями карандаша в руках Савина.
– Утром всё как было. Ландшафт прежний. Люди на месте. Никаких изменений.
Витязь упёрся обеими руками о столешницу и буквально вцепился взглядом в «панораму» предстоящего поля боя, которую только что набросала рука мастеровитого художника по деревянной мебели. Думал недолго:
– Хорошая идея. Да и нам будет время подорваться и занять оборону во второй линии.
– Скорее, круговую оборону, – твёрдо поправил Чалый.
Сава поднял тревожный взгляд и, прищурив глаза, согласился:
– Товарищ замначштаба, надо так же подготовиться и другим постам по квадрату. Кстати, а Мамонтово, которое справа и севернее от нас, укрепили?
Витязь скривил лицо в кислую рожицу, как-то зло взял сигарету со стола и закурил, сразу глубоко затянувшись.
– Укрепили, вашу мать! – ответил он Саве. – Там, бл… ь, двадцать семь снайперов в одном окопе с «эсвэдэш-ками» и «мо синками» сорок первого года выпуска, прицелы оптические через одного и треть очкариков с последних курсов институтов.
– А Дима, их командир, где? – тревожно прохрипел Чалый. – Они вместе со мной стояли в карауле. Там есть несколько пацанов стойких и метких, но как же без пулемёта и хоть одного АТС?
– Дима в штабном резерве, как и ваш бывший Очковый Кобр. Сидят на «тапике» телефонистами.
– Как же так? – тут уже не выдержал Сеня Семёнов. – Это же сопливые мальчуганы! Им бы подмогу из бывалых подослать. Сгинут пацаны. Ни за грош погибнут.
– Самые старые да опытные на вашем, самом опасном, участке. И много вас, таких ветеранов, там набралось? Собрали то, что было, по сусекам да по кафедрам, мать их через бедро. Ещё бы по детским садам прошлись, вот бы смеху-то было…
– Ну, что скажешь, командир? – наконец спросил Астахов, доставая из отгиба шапки мятую сигарету. – Можно нам такую сегодня ротацию провернуть?
Витязь ещё даже не набрал воздуха, чтобы ответить, как дверь резко и широко открылась, и в комнату влетел Близнец, за ним – новый дэнээровский комбат необычайно высокого роста в десантной тельняшке. С ними по комнате сразу разошёлся редкий на войне запах французского дорогого одеколона. Российский подполковник был одет в новый бронежилет, в руках модная кевларовая каска (без ушей), голова с модельной стрижкой, свежевыбритое лицо горело весёлым оптимизмом. Ни под левым, ни под правым глазом в этот раз лейкопластыря не было.
«Видать, давненько по хлебалу не получал», – подумал с ехидством Чалый и вместе со всеми встал для приветствия старшего по званию…
– Чего тут собрались, военные воины? – с ходу спросил Близнец, вешая АК-12 на гвоздик, вбитый в стене прямо над его столом.
– Обсуждаем сложившуюся обстановку и вчерашний обстрел, – быстро ответил Витязь.
– А что там обсуждать? Прилетело, разбомбило, погорело. Так это каждый день на войне. Или убило кого-то? Так и это случается.
– У нас к вам предложение, товарищ подполковник, – переминаясь с ноги на ногу и глядя в пол, начал говорить Савин. – Надо обсудить.
– Что? Какое такое предложение? Рационализаторское? Я четвёртую войну топчу, а ты меня воевать хочешь научить? – Близнец явно был возмущён вообще постановкой вопроса. – Что вы тут делаете, командиры? Почему оставили позицию? Кто вам дал право? Лейтенант Савин, я тебя спрашиваю! Хочешь в комоды перейти?
Все знали, что Близнец – эпатажный, норовистый позёр. Догадывались, что и «четыре войны» – явное преувеличение, в которое верить не получалось: слишком уж часто этим выёживается. Но субординация и выслуга лет в армии вынуждают смиряться с прихотями и капризами сумасбродных командиров. Понимал это и Савин, и без того несколько раз пониженный и снова повышенный в должностях за короткий срок его военной карьеры. Но он понимал и то, что на позиции вчерашние дети и мужики, у которых, быть может, жизни осталось на сутки или меньше, а он ничего не сделает, чтобы предотвратить катастрофу. И всё только из-за того, что смалодушничал и промолчал? Испугался? Чего и кого ты испугался? Эту «муху в кедах»? Этого козла, надушенного ароматами из парикмахерской?