Икра заморская баклажанная. Эпизод Второй

Означенный на 4600 горный комплекс «Лава Тауэр» [66] – это огромные, циклопического размера вулканические наплывы-ступени, увенчанные в конце неприступным башенным шпилем. Даже не берусь судить, какого размера каждая из подобных приступок – безоговорочное торжество Природы на фоне собственного ничтожества словами не описать. Только прочувствовать: промёрзшими ногами и скрюченными от холода руками.

После четырёх тысяч метров над уровнем серой обывательской жизни Профессор Беловежский стал совсем плох: «Поле-поле и ещё полёвее». И через каждые пять минут просьба о стоянке. Как Паниковский всё про гусиную шейку бормочет, точнее про любимую мозговую косточку [67]. И на прочие внешние раздражители уже не реагирует. В связи с чем на ключевой развилке 4300-4600 делимся: Тоби забирает вниз Боббу и Профессора Паниковского, а остальные «как герои» продолжают унылую дорогу в вулканических дюнах наверх, к самому шпилю Лавовой Башни.

Кили, Lava Tower, 4630 м. Треснувшая Башня

21 октября, 14:00

Я ещё продолжаю кричать командам, которые обгоняем: «Эгей, привет! Как настроение? Акуна матата, акуна матити!» По инерции продолжаю морить – поднимать, значит, упавший боевой дух расколотой на части команды. Но это уже не совсем я кричу. Настоящий я уже конкретно зателёпан бесконечной ходьбой в гору среди холода, воды и снега. И я злюсь на этого сидящего внутри Клоуна, который рвётся из меня и никак не может угомониться. И я в своём чувстве не одинок: желание молча придушить этого паяца сплачивает наши уставшие, скрежещущие зубами ряды.

На отметке 4600, среди огромных шпилей и башен величественного Лава Тауэра долгожданный ланч-перекус. Чтобы хоть на пять минут укрыться от мокрого снега, забираюсь в узкую наклонную прощелину и так, полулежа, полураком пытаюсь поесть. Руки-утопленники в который раз промахиваются мимо рта. Челюсти не шевелятся и бутерброд с ненавистным арахисовым маслом с гневом… вываливается из окоченевших рук. В этот момент приходит понимание, что надо попытаться как удав проглотить оставшееся не жуя, и бегом выдвигаться вниз. Надо шевелиться, пока совсем не окочурились среди холодных глыбин мрачного бастиона Лава Тауэр!

Собственная же «башня» треснула уже на пути вниз: разнылся мозжечок. Но двойственное отношение: во-первых, состояние очень знакомое по нашей гнилой октябрьской хмари. Когда в самый пик межсезонного обострения хочется выйти на улицу и кого-нибудь слегка «почикатилить» [68]. С другой стороны, есть некоторая радость, что и у меня наконец заболела голова. Моя любимая мозговая кость. Значит, она у меня тоже есть! Не всё же парням маяться. Это и есть первые симптомы горной болезни? Ура-а…

Уже без разницы: тропа это или ручей. Или тропа, превратившаяся в ледяной горный ручей. Мы бежим, точнее скатываемся по нему вниз, уже не разбирая дороги и ног, как горные козлы. Или бараны…

– А зачем так скачем-то? Куда торопимся? Ещё и кругами?

– Так-ить для адаптации.

– Вот спасибо, разъяснил. Только что-то от такой адаптации ничуть не полегчало.

Ноги перебирают что-то под собой без разбора. Любое неловкое движение, любой вылетевший из-под ноги скользкий камень и ты поломанный лежишь где-то там, далеко внизу. Только кровь, смешанная со снегом и грязью, растворяется постепенно в этой грязной селевой жиже. Но мозг давно не пугается подобной картинки. «Башня»-то уже треснула!

Кили, Barranco Camp, 3950 м. Там, за туманами… [69]

21 октября, 16:30

Это как же им «поле-поле» надо было плестись, если мы едва не обогнали группу срезавших на 4300 товарищей? «Команда инвалидов» во главе с Профессором появилась в лагере всего за 20 минут до нас, причём в пути они даже не достали ланч-боксы. Как мы допрыгали до лагеря тоже одному богу известно: семь часов по горным хлябям по уши в ледяной воде. Лагерь, казалось, нашли только потому, что он застрял в расщелине меж хребтов, по дну которой пробирались буквально на ощупь сквозь плотный туман. Экстрим полнейший! Если бы было, где упасть и умереть, так и сделали бы. Но упасть некуда: палатки, спальники, коврики, одежда – всё насквозь! Как жить в этом, как спать, как найти силы на следующий день? Никто ответить не в состоянии.

Остался последний комплект более-менее сухого белья, но это для Вершины. А если и завтра нас ждёт то же «водно-ледовое шоу»? А до Высшей точки ещё более полутора суток! Присутствие духа и мужество оставили нас, растворившись в этой молочной пелене. Даже армейская закалка и намертво засевшая в мозгу «стойко переносить тяготы и лишения воинской службы» [70] не сильно вдохновляют. Лишь одно слово заместило все остальные, и это слово – ОТЧАЯНИЕ!

Лишь голова гудит и потрескивает, как сломанная неоновая вывеска Bar closed [71].

Brown Sugar