Иларион (Алфеев) Духовный мир преподобного Исаака Сирина

Вопрос: Почему так сладостна надежда, и почему ее жизнь и дела так легки, и так скоро совершаются действия ее в душе? Ответ: Потому что пробуждается в душе святых естественное пожелание, и дает им пить из этой чаши, и опьяняет их этой красотой. Поэтому они не чувствуют уже труда, но делаются нечувствительными к скорбям, и во все продолжение своего пути думают, что путь этот совершается по воздуху, а не человеческими идут они стопами… Сама надежда разжигает их как бы огнем, и не могут они дать себе отдыха в стремительном и непрестанном беге, совершаемом с радостью. На них исполняется сказанное блаженным Иеремией, который говорит: И подумал я: не буду я напоминать о Нем и не буду более говорить во имя Его; но было в сердце моем как бы горящий огонь, проникающий все кости мои [937] . Так память о Боге действует в сердце их, опьяненных надеждой обетований Божиих [938] .

С темой опьянения у Исаака связана тема «божественного безумия». Эта тема характерна для многих христианских писателей. Она присутствует уже у апостола Павла, который противопоставляет «безумие» христианской проповеди «мудрости века сего» [939] , а «безумие» христианского образа жизни мирской славе [940] . Мистические писатели чаще всего говорят о безумии, когда хотят подчеркнуть парадоксальный, невыразимый и сверх–рациональный характер опыта соприкосновения с Богом. Об этом опыте говорит Исаак, ссылаясь на святых:

О, Христос, умерший ради нас по любви Твоей, сделай меня мертвым для греха и совлеки с меня этого ветхого человека, чтобы в новизне ума предстоял я пред Тобой на всякой время, словно в новом веке. Бог, Которого небо и небо небес не вмещают [941] , Который избрал от нас разумный храм для вселения в него [942] , удостой меня стать вместилищем любви Твоей, от ощущения которой святый забыли самих себя и сделались безумными ради Тебя и во всякое время смешались с Тобою в опьянении влечения к Тебе, и никогда более не обернулись назад. Когда удостоилиись они этого сладкого источника, возжаждав любви Твоей, Ты опьянил их изумлением перед таинствами Твоими [943] .

Опытом божественного безумия, согласно Исааку, обладали как апостолы и мученики, так и иноки–аскеты разных времен:

Любовь [944] горяча по природе, и, когда возгорится в ком без меры, делает душу ту безумной [945] . Поэтому сердце ощутившего эту любовь не может вмещать и выносить ее… Этим духовным опьянением пьянены были некогда апостолы и мученики; и одни обошли весь мир, трудясь и терпя поношение, а другие из отсеченных членов своих изливали кровь, как воду; в лютых страданиях они не малодушествовали, но претерпевали их с доблестью, и, будучи мудрыми, признаны безумными [946] . Иные же скитались в пустынях, в горах, в вертепах в пропастях земных [947] , и в нестроениях были самые благоустроенные. Да сподобит нас Бог достичь этого безумия! [948]

Исаак говорит о мистическом безумии как о своем собственном опыте. Безумие — это любовь к Богу и ближнему, которая не имеет никаких границ и потому выходит далеко за пределы разумного. Вкус любви сравнивается с медом, который, как и вино, символизирует сладость:

Кто достиг любви Божией, тот уже не желает снова пребывать здесь, [потому что эта любовь уничтожает страх] [949] . И я, возлюбленные, поскольку впал в безумие, не могу сохранить тайну в молчании, но делаюсь безумным [950] для пользы братий, потому что такова истинная любовь: она не может держать что–либо в тайне от тех, кого любит. Когда писал я это, персты мои неоднократно останавливались на хартии, и не мог я вынести сладости, вторгавшейся в сердце мое и заставлявшей умолкнуть чувства… Радость о Боге крепче здешней жизни, и кто обрел ее, тот не только не посмотрит на страдания, но даже не обратит взора на жизнь свою, и не будет там иного чувства, если действительно была эта радость. Любовь сладостнее жизни, и познание Бога, от которого рождается любовь, сладостнее меда и сота [951] . И что это за сладость любви, которая превосходит жизнь? Любви не страшно пройти через тысячи смертей ради друзей своих [952] .

Символика вина и опьянения иногда перерастает у Исаака в евхаристическую символику. Любовь является пищей и питием, хлебом и вином, которых ежечасно причащаются любящие Бога. Евхаристическая символика характерна для сирийской традиции начиная с Ефрема; Исаак широко использует ее: