Ильгет. Три имени судьбы

Он знал языки и наречия, войско его из людей разных лиц и племен как бы воплощало собой обитаемый мир, раскинувшийся по Древу Йонесси. Войско шло без флага войны — флагом было имя вождя.

Имя растекалось по рекам, проникало туда, где слух о невиданном войске считали порождением больного разума.

Первых людей он встретил уже на другой день пути — трое мужчин с большеглазыми остяцкими лицами рубили топорами лед. Тут же стояли нарты с рыбацкой снастью. Пока люди работали, их собаки — сильные и самодовольные — спали на снегу и заметили чужих, когда те подошли совсем близко.

Лай оторвал людей от работы: они видели вооруженный аргиш и понимали, что бежать поздно и обороняться бесполезно.

Какое-то время войско и рыбаки стояли друг против друга. Потом от пришлых отделился человек и пошел к ним навстречу — то был сам Ябто.

Он приветствовал рыбаков по-остяцки и не ошибся.

— Чего хочешь от нас? — спросил один из мужчин.

— От вас — ничего.

Остяки не поверили. Они сказали, что принадлежат к большому роду людей Налима, устье их реки находится неподалеку, и если незнакомец хочет послать им флаг войны, то пусть прежде подумает. Люди Налима многочисленны, храбры, и железо у них крепкое.

По песцовой оторочке малицы они узнали в Ябто юрака, человека с черными подошвами, врага остяков — людей с белыми подошвами — и потому не спрашивали о причине войны.

Но широкий человек ответил, что будет воевать лишь с теми, кто сам того захочет, — угодья людей Налима ему не нужны.

— Зачем тогда ведешь столько вооруженных людей? — спросил тот же остяк.

— Чтобы знали — идет Ябто Ненянг, родоначальник нового племени, в котором нет оставшихся без доли и обойденных почестями. Скажите своим только это: «Идет Ябто Ненянг».

Остяки застыли — они без сомнения слышали это имя.

Широкий человек улыбнулся.

— Мне жаль, что вы не успели наловить рыбы.

Сказав это, он повернулся и пошел к своим людям. Войско стояло и ждало, пока рыбаки запрягут собак в нарты и скроются в устье своей реки.

Ябто двинулся дальше и на закате расположился станом походных чумов. Воины без опаски жгли костры прямо на льду, ибо в то время он особенно крепок.

Тех остяков больше не видели, но случилось то, на что рассчитывал широкий человек, — имя его проникло в глубину берега, множилось устами и разносилось по кочевьям.

Вскоре начало пополняться войско.

Первыми выходили к нему люди не своим очагом живущие. Они не были бродягами, подобными Железному Рогу, который тосковал от спокойной жизни среди родичей и любил опасность. Это были и вправду несчастные люди. У одних бедствия отобрали очаг и семью, другие потеряли их по беспечности, третьи не имели их никогда и жили, подобно летящей паутинке. Они скитались по стойбищам родичей, кормились от скудной людской доброты, имели хилые тела и не имели стоящего оружия. Проку от таких людей было мало. Но Ябто принимал их с радушием, хотя не держал в памяти ни племен, ни тем более имен.

Потом шли разбойники, уставшие прятаться, от каждого шороха хвататься за оружие, тоскующие от одиночества и невозможности вернуться к людям. Их было немного.

А Ябто ждал злых и крепких, таких как Ивняковый, убивший брата.

Когда войско миновало место с множеством островов, где каждой весной Йонесси поднимает гром, не смолкающий до первого льда, надежда широкого человека сбылась.

* * *

Сомату, живущие на замерзших болотах и завидующие жителям твердой земли, малым отрядом вышли к великой реке, чтобы наловить рыбы и разжиться грабежом. Они говорили почти на том же языке, что и многие юраки, но родичами их не считали. Сомату ничего не знали о войске Ябто.

Вожак — имя его Сойму, увидев отряд, намного превышавший число его людей, не думал о бегстве. Он приказал стрелять сразу, как будет пущена его стрела, а пальмы и топоры держать наготове — они пригодятся, когда большое войско, рассыпавшись, начнет окружать. Люди исполняли все с готовностью и молча.

Эти сомату жили тяжко, не страшились смерти и даже Спящего Бога, сотворившего небо и землю, считали несчастным сиротой, которому не от кого было родиться. Они недорого ценили жизнь, и трусость считали глупостью.

Сойму выстрелил дважды, но разом полетевшие стрелы не рассеяли врага — враг закрылся щитами и не сходил с места. Вожак потянулся за третьей стрелой, но остановил руку.

Ябто действовал, как привык, — он пошел навстречу врагу один, без оружия, и вожак сомату, уязвленный храбростью врага, последовал его примеру.

— Я Ненянг Ябто, — сказал враг.

— Я Сойму.

— Знаю твою беду, Сойму. Плохо жить среди болот, когда другие живут на твердой земле и пьют воду из чистых рек.

— Я не нуждаюсь в твоей жалости.

— Это не жалость, это разум. Если бы сомату были так же многочисленны, как юраки, они бы поменялись землями.

От прямоты Ябто вожак опешил.

— Твоя правда, — помедлив, сказал он.

Широкий человек не дал ему вдохнуть и сказать что-то еще.

— Правда в том, чтобы идти и занять твёрдую землю, которая тебя ждёт.

— Где она?