Ильгет. Три имени судьбы

Он вернулся на пир и спросил Сойму, часто бывавшего в этих краях, далеко ли устье Срединной Катанги? Вожак сомату показал пятерню.

— Столько дней пути. Но теперь у нас много оленей — значит, меньше.

К восходу солнца Ябто знал, что делать. Позвал Ивнякового, Оленегонку и Сойму и сказал им, что предстоит большая война, в которой нужен союзник, и такого союзника он знает. Он сказал, что без подарков союз не заключить, поэтому пусть его люди не зарятся на самое красивое железо — его следует погрузить в нарты, а себе оставить то, что похуже. Он указал на Ивнякового и Оленегонку и велел им собираться в путь.

— А ты, брат Сойму, останься за меня, — сказал широкий человек. — Не сходи с этого места и, прошу, не убивай никого просто так.

Вожак сомату выпятил грудь и тут же забыл обиду, что придется расстаться с лучшей добычей.

В тот же день аргиш из десятка оленей ушел на север.

Лишь одна дума стесняла сердце широкого человека — о встрече с дочерью. Он не видел своей вины в гибели сыновей, и даже, переломав кости жене, убивал не Уму, а взбесившегося зверя внутри нее. Можно сказать, что так решила судьба, и не ошибиться. Но сама мысль о том, что он увидит Нару и новых родственников не главой семьи и не хозяином стойбища, а человеком, потерявшим всех, кто его окружал, гудела слепнем и мешала Ябто наслаждаться радостью сбывающихся надежд. Он искал предмет, чтобы отогнать слепня, и наконец нашел — вспомнил слова Куклы Человека: «Все люди временами добрые, временами злые. Они непостоянны, и оттого судьба гонит их, как стадо. Выбери что-то одно, не отступай, и тогда побежишь сам, без пастуха».

Докучливое насекомое исчезло, и широкий человек улыбнулся сам себе.

Молькон

Земли тунгусов рода Кондогир простирались от устья и почти до самых верховьев Срединной Катанги. Отдельные семьи жили по рекам, припадающим к ней. Кондогиры охотились, пасли необозримые стада, они были сыты, дружны и любая новость, услышанная отдельным человеком, быстро становилась общей.

Они знали о странном войске родственника Молькона. В один из дней Молькон, глава самой сильной семьи рода, позвал своего сына Алтанея и сказал, что надо собираться и встретить гостей как полагается — на подходе к стойбищу. Алтаней собрал около трех десятков мужчин и пошел к устью. Старик остался дома. Он оказался провидцем — в тот же день Алтаней встретил своего тестя. В одном ошибся Молькон — он ждал войско, а пришли только трое.

Алтаней поклонился тестю и проводил к отцу. По дороге он ни о чем не спрашивал и вообще не произнес ни единого слова, кроме тех, которые требует учтивость. Он был молчалив — Ябто сразу это понял и сам молчал.

Этот величественный человек, на голову выше самого Ябто, был главным сокровищем Молькона. Из его многочисленных детей выжило только шестеро — пять дочерей и единственный сын.

Старик встретил их у края стойбища.

— Хочешь среди моих людей найти обиженных и обойденных почестями? — спросил он вместо приветствия, и широкий человек тут же ответил:

— Среди тех, кто живет рядом с тобой, Молькон, таких нет.

— Есть, — старик улыбался лукаво. — Все Кондогиры обижены, а больше всех — я. Почему так долго в гости не приходил?

Они обнялись.

— Видишь, сколько дымов? — продолжал Молькон. — Котлы кипят, полные мяса, ждут тебя.

— Откуда ты узнал, что я приду? Ты — шаман?

— Для того, кто стар, мир невелик. Если слышишь имя человека — значит, сам он где-то рядом. Пошли, сейчас покажу тебе самое лучшее, такое, о чем ты и не думал…

* * *

Нара забеременела еще в пути от родного стойбища…

Она вышла к отцу в новой парке, расшитой сверкающими мехами и бисером, вышла расцветшей женщиной, совсем не похожей на неловкую девочку, покидавшую берега Сытой реки, и Ябто оторопел, увидев дочь.

Нара поклонилась отцу. По ее щекам текли слезы.

— Показывай, — велел старик.

Нара открыла полог чума, и старуха, старшая из жен Молькона, вывела двух мальчиков.

— Твои внуки, Ябто.

По одежде, сшитой по росту и только для них, широкий человек понял, что этих детей Кондогиры лелеют больше, чем всех других, донашивающих, как все младенцы тайги, одежду, оставшуюся от детства предков, нередко своих дедов. Но больше удивило Ябто, что их двое — и в первое мгновение он не знал, радоваться ли этому. Лицом они пошли в отца — глаза, как короткие стежки черной нитью. Им было два года, но даже в тяжелой одежде, они крепко держались на ногах.

Широкий человек взял внуков на руки, спросил об именах и тут же забыл их. Нара стояла рядом, время от времени проводя ладонью по мокрым щекам.

— Здоровы ли мои братья? — спросила она. — Здорова ли мать?

Ябто присел и поставил мальчиков на снег — они разом побежали к матери.

Старик не дал ответить — прикрикнул на невестку:

— После.

Обычай не велел расспрашивать гостя до того, как его накормят, — Женщина Весна опустила глаза и увела детей за полог. Перед отцом мужа она пребывала в постоянном, почтительном страхе.

В чуме Молькона собралось много гостей. Помимо Ябто и двух его спутников, были братья старика и лучшие из мужчин.