Большая, широко, ярко, красочно сделанная акварель. Некоторые художники находили, что лицо умирающего царевича на этом этюде ещё сильнее, чем на картине, выражение сложнее и трогательнее. Когда разразилась война, в Москве, между прочим, устраивались в пользу раненых выставки картин, взятых из разных коллекций. У меня всегда просили моего “Грозного”.
Я уже имел нескромность рассказать в своё время в печати, как и почему Илья Ефимович одарил меня этим сокровищем. Повторю очень кратко, чтобы понятно было остальное.
Когда какой-то маньяк изрезал в Третьяковской галерее знаменитое репинское полотно, нашлось несколько “бурлюков” и писателей, которые устроили в Политехническом музее беседу, на которой позорили картину и доказывали, что так с нею и нужно было поступить. Имели смелость пригласить на свой вечер Илью Ефимовича и убеждали его самого в его никчёмности.
Я ответил на это статьёй в “Русском слове”, и статья вызвала совершенно необыкновенный отклик: со всех сторон России и из-за границы я получил несколько сот писем. Пролился ливень негодования против “бурлюков” и горячего сочувствия художнику. Я собрал эти письма (кажется, их было четыреста тридцать шесть), и, когда Репин приехал вновь в Москву посмотреть на своё выздоровевшее детище, организовал чествование, пригласив на него крупнейших представителей искусства, общественности, науки. Я поднёс ему письма и адрес, который был пущен по Москве во многих экземплярах и вернулся покрытый великим множеством подписей» (Сергей Яблоновский).
Кисть художника становится ещё более мастеровитой, из-под неё выходят замечательные работы, его портреты запечатлевают выдающихся деятелей отечественной культуры и науки.
«Ваш русский Репин – гениальный художник! Он с исключительной страстностью создаёт впечатляющие образы, полные жизненности, большой психологической глубины и социального обобщения» (Жан-Жозеф Бенжамен-Констан, французский художник).
«Репин понимает голову так, как никто» (Николай Николаевич Ге, живописец).
«Репинские портреты обобщили и подытожили всё до него созданное в этой области русскими художниками, причём хочется называть “портретами” не только изображения лиц известных, но множество разноликих образов в репинских картинах, которые шире чем характеры, глубже чем типы, и смотрятся как индивидуальности, неповторимые и незабываемые…
Глядя на портреты Репина, я всегда, независимо от степени их достоинств, чувствую жадную мысль – доискаться до человеческого в человеке, – эту пытливую жадную мысль и столь же отвечающее ей художество…
Я ещё застал в живых очень многих лиц, с которых Репиным сделаны портреты. Что поражало: “зерно”, главный живописный мотив портрета, то, что, казалось бы, художник вправе “придумать”, чтобы выгоднее построить композицию, находилось в самом человеке, причём вовсе не в представительно-внешнем его обыкновении “казаться таким”, “держаться на людях так-то”, а в существе “душевности” данной личности» (Борис Владимирович Асафьев, литературный псевдоним Игорь Глебов – композитор, музыкальный критик, историк и теоретик музыки).
«Этот портрет с первого же раза говорит, что он принадлежит к числу далеко поднявшихся за уровень. Глаза удивительно живые; мало того, они произвели во мне впечатление ужаса; они щурятся, шевелятся и страшно, поразительно пронизывают зрителя… Потом, рот чудесный, верный, иронизирующий вместе с глазами… Словом, вся физиономия живая и похожая. Кроме того, фигура прелестная; это пальто, эта неуклюжая посадка, всё, словом, замечательно передаёт восточного симпатичного человека… Убедившись в том, что вы сделали чудо, я взобрался на стул, чтобы посмотреть «кухню», и… признаюсь, руки у меня опустились. В первый раз в жизни я позавидовал живому человеку, но не той недостойной завистью, которая искажает человека, а той завистью, от которой больно и в то же время радостно; больно, – что это не я так сделал, а радостно, – что всё же оно существует, сделано, стало быть, идеал можно схватить за хвост…» (Иван Крамской о портрете А.И. Куинджи).
Однако Москва «начинает страшно надоедать» художнику, в которой ему видится только «самодовольная буржуазия да тороватое торгашество».
В сентябре 1882 года Репин возвращается в Санкт-Петербург, а в марте 1883 года состоялась XI выставка Товарищества передвижников, где была показана картина Репина «Крестный ход в Курской губернии».
«…Мы, художники, спешим туда, там толпа, восторги, дружественный суд… Общее возбуждение, все разделяют торжество автора, а торжество было полное… Успех картины был огромный» (живописец Михаил Васильевич Нестеров о картине «Крестный ход в Курской губернии»).