Илья Муромец и Сила небесная

По просьбе бати Илья сложил из пней небольшую запруду, в которую тут же набились караси размером с нашу щучку – в аршин длиной. А чего тут удивительного, если тогда на Оке ни одного вредного завода не было, потому караси не болели и были как один здоровыми!

Так что обед у Чоботков вышел на славу! На первое – запечённая в глине рыба, на второе – заяц на вертеле, а на третье – студёная вода из Бурушкиного родника. Вы спросите, откуда взялся заяц? Так Загрызай принёс, дабы показать Бурушке, что он тоже парень не промах!

– Ну, сынок, дай Бог, заспорится у нас работа! Посмотрим, что баба Рыкина теперя скажет. Инда запилила меня: мол, сидень твой не на печи сидит, а на шее… – благодушно бормотал Иван Тимофеевич, заедая зайцем карася. – А я её завтра силком притащу, пущай посмотрит на нашего Илюшу. А рычать станет, так мы её на Бурушке прокатим!

– Хе-хе-хе! – прыскала в кулак Ефросинья Ивановна.

– О-го-го! – ржал конь.

– Гр-р-р! – подхватывал Загрызай.

* * *

Насилу отдышавшись после сытного обеда, родители засобирались домой.

– Илюша, а ты пошто закручинился, – заволновалась Ефросинья, заметив, что сын повесил голову и в сборах никакого участия не принимает.

Илья подошёл ближе и нежданно-негаданно упал родителям в ноги:

– Маменька! Батяня! Не хочу я домой! И землю пахать не желаю!

– Аль мне уши заложило? Али ты вещаешь непонятно? – нахмурился Иван Тимофеевич. – А ну, давай, говори толком, без бабьих причитаний!

– Батя, я не для того на ноги встал, чтоб землю для супостатов отборным зерном засеивать. Или вы не ведаете, что басурмане и разбойнички всю Русь Киевскую скоро к рукам приберут. Мне Неждан сказывал, что от Мурома до стольного града уже по прямоезжей дороге не добраться. Какой-то Соловей там засел и с торгового люда три шкуры сдирает. Неждан по весне еле ноги унёс и теперь кожи, которые я ему мял, окольным шляхом в Киев повезёт, а это ж добрых три дня крюку! А расходу и того боле! Отпустите, Иван Тимофеевич, и вы матушка, Ефросинья Ивановна, не держите! Не по капризу прошу, а по завету старцев. Они мне оружье дали и коня богатырского, а я им обещал родную землю защищать.

Илья говорил горячо и убедительно, только разве батю нахрапом возьмёшь? Чоботки – народ упёртый! И сколько Илья не говорил, уже поднявшись с колен во весь свой богатырский рост, а в ответ слышал одно: «Не пущу!»

И тогда он вспомнил про главное. А главным были сказанные ему слова: «Куда своё умение направить, сам поймёшь. А ежели не поймёшь, тогда – беда, потому как враз силу потеряешь…».

Когда батя это услыхал, то сразу всё уразумел. А чего тута не уразуметь, когда калики перехожие не соху дровяную сыну дали и не кобылу квёлую, а меч вострый и коня богатырского. Значится, удел его таков. Тем паче, если Илья останется и силу из-за этого потеряет, то зачем, спрашивается, огород городить?

– Ладно, сынок, твоя взяла. Отпущу тебя на все четыре стороны. Только обещай кривды не творить, слабых не забижать и за нашу землю горой могутной стоять!

– Обещаю! – радостно выдохнул Илья, снова падая на колени.

– Благословляй, Ефросинья! – дрогнувшим голосом вымолвил старший Чоботок и первым перекрестил сына.

ВСТРЕЧА ДРУЗЕЙ

Получив родительское благословение, Илья первым делом направился в церковь. Днём народу в храме не было, поэтому не пришлось никому ничего объяснять и выслушивать сердобольные «охи» да «ахи»…

Затеплив свечу перед иконой Спасителя и встав на колени (как это было здорово после сидячих годков!), Илья прочёл «Отче наш», а потом ещё долго шептал слова, которые если б кто и услышал, то вряд ли понял, да и не предназначались они для чужих ушей…

Уже выходя из церковных дверей, Чоботок столкнулся с Карачаровским священником – отцом Андреем, ревностным человеком со строгим взглядом, который однако смягчала добрая улыбка. Батюшка стал настоятелем сельской церкви лет десять тому, и все эти годы после воскресной службы непременно заходил к Чоботкам исповедовать и причащать горемычного сидня, или так – поговорить по душам. Эти разговоры не просто отвлекали Илью от горестных мыслей, но давали силу и надежду.

– Тот, кто здесь смиренно страдает, во Царствии Небесном награду получит, – любил повторять отец Андрей, неизменно добавляя: – «Блаженны плачущие, ибо они утешатся»…

– Да когда оно придёт, это Царствие Небесное! Нам бы с Ефросиньей сейчас утешиться, – горько вздыхал батя Иван Тимофеевич, пропитывая кручёную нитку-дратву варёной смолой. – Все его дружки давно оженились и детишек растят. А наш торчит, как пень посреди сада. Там сочных яблочек много, да с печки не достать…

– У тех, кто много яблок ест, лицо кислым становится… Может, и не надо Илье жениться, может, у него иная планида. Но нам того знать не дано, значит надо терпеть и молиться…

Вот Илья и молился. И молитва его была проста:

– Господи, помилуй!

* * *

Увидев своё духовное чадо в полном здравии, батюшка несказанно обрадовался. А когда услышал чудесный рассказ, возрадовался сугубо и тут же благословил молодца следовать наказу старцев.