Ильич

Это было как раз накануне «павловской» реформы, когда за одну ночь обменяли все деньги. Потом выросли цены, сначала в три раза, потом ещё и ещё. Билеты, даже в плацкарт, стали дорогими, работы не было ни там, в Краснодарском крае, ни здесь, в Средневолжске. Андрей — Серый забыл его имя, он стал для него раз и навсегда Афганцем — пил без продыха, и никого не спрашивал, давать ему денег на водку или не давать.

Короче говоря, вышло точно по поговорке: «Нет ничего более постоянного, чем временное». Собственно, Серый уже даже и привык, тем более что Афганец почти все время проводил на Ёриках, и квартира была в полном распоряжении Серого.

Но вот нет-нет да и несли его ноги мимо Приречной, дом пять — вдоль по улице, до перекрёстка, налево, вниз через сквер — и на родную «Пятнашку».

Домой…

Снег повалил, как зимой. Возникло даже что-то похожее на метель. Из мельтешения белых точек появились трое — все помладше Серого, но пацаны явно серьёзные. Дутые куртки, шапочки-гандошки надвинуты на острые глаза.

— Чё, братан, сигареткой не угостишь? — спросил «основной», глядя пристально и нехорошо.

Настроение у Серого было такое, что можно было начинать сразу, без гнилых базаров. Но против троих, да ещё таких — праздника точно не получится. К тому ж морда «основного» показалась Серому смутно знакомой.

— Спортсмен, не курю, — буркнул он, не останавливаясь, и пошёл на них, не вынимая рук из карманов.

— Э, ты чё?! — нехорошо изумился «основной», отскакивая и принимая характерную стойку. Ну, точно — стиль «красный дракон», «школа Демидова», подвал у «Хозмага», Серый занимался там до армии, два года почти. А зовут «основного» Тимур, он с «Лесопилки». Старшего брата зовут Марат. Серый с ним в спаррингах стоял постоянно, они по весу подходили.

— Ямэ, каратека. Ясуме[25], — сказал Серый «основному» все три японских слова, которые знал. Тот опустил руки, часто заморгал.

— Серый, ты чё ли?

— Чё ли я. Марату привет.

И обойдя оторопевшего «основного», Серый пошёл к смутно видневшемуся сквозь метель дому, к тёплым жёлтым огням, к чайнику и пустому холодильнику.

За спиной зарокотали недовольные голоса. Взвился негодующий вопль одного из корефанов Тимура:

— А чё он борзый такой!

И тут же мягкий басок «основного»:

— Это ж Серый с Ёриков. Который… Короче, всё. Всё, я сказал!

Что сказал Тимур после «который», Серый не расслышал, да и не особо хотелось. И вообще плевать. На всё и на всех. Были б деньги — выпил бы водки и завалился спать. А так — придётся заварить чаю, курить в темной кухне и смотреть на огни.

Где-то там, за одним из огней, Клюква. Она там, а он тут.

Всё плохо.

От подъезда навстречу Серому шагнула заснеженная фигура. Он сжал кулаки — одного-то точно ушатает, достали уже, гоп-стопы сраные!

Но это оказался не охотник за деньгами и формовками — перед ним стояла Лёнька. В заснеженных пальто и шапочке. Злая и замёрзшая.

— Где тебя носит, Сергушёв! — прошипела она, уперев руки в боки. — Второй час тут торчу!

— Я эта… ну, на работе… — Серый, сказать честно, растерялся — не ожидал такого напора.

— На работе он… — проворчала Лёнька, сняла варежку и полезла за пазуху. — На вот, почитай на досуге. Натаха Филиппова дала, ты её помнишь, из «А» класса. И имей в виду — этот Каратаев быстро все сделает. А в «Шехерезаду» правильно, что не пришёл. Надюхи не было. Они с Игорем в Челны ездили, за шубой. Ну, всё, пока!

И всучив Серому сложенный вдвое лист бумаги, Лёнька шагнула в сторону, сразу исчезнув в метели, словно её и не было.

* * *

Уже в подъезде, звеня ключами, Серый запоздало обругал себя дураком — надо было Лёньку хотя бы чаем напоить!

Афганца дома не оказалось — ещё утром, едва оклемавшись, он оделся, бережно натянул на забинтованную голову вязаную шапочку и умёлся на Ёрики.

Бумага буквально жгла Серому руку, а неведомая фамилия Каратаев подстёгивало любопытство так, что он, едва войдя в прихожую и заперев дверь, сразу полез смотреть, что там вручила ему Лёнька.

Это оказалась сделанная на ксероксе копия заявления на приватизацию — там так и было сверху написано: «Заявление на приватизацию дачного участка № 34 садового товарищества «Прогресс-2». И всякие умные слова типа «для ведения личного подсобного хозяйства», записанные корявым почерком Афганца. И его подпись внизу. А сбоку, другой ручкой, написано: «Каратаеву. Рассмотреть и принять решение».

И подпись мэра.

«А Филиппова в мэрии работает, — припомнил Серый. — И это чё… это же наш участок… «Прогресс-2» Это… Ёрики же! Приватизация…»

И тут до него, что называется, дошло.

Расклад был простым, как в тире: статуя лежит в земле. Земля принадлежит… кому? Пока товариществу «Прогресс-2». А потом — тому, кто её приватизирует. Кто это сделает — того и статуя.

Ильич. Сто двадцать тонн бронзы. Или даже больше.

— Афганец сам до этого допетрить не мог, — сказал Серый своему отражению в луже зеркала. — И вообще ему приватизацию не дадут. Участок изначально оформлен на меня. Или на мать? Или он принадлежит фабрике? Да нет, муниципалитету же!