Илимская Атлантида. Собрание сочинений

– В конце июля ночь уже дышит осенью. Слава, показывай дорогу нам с Машей, а то с курса собьемся и уйдем не туда.

– Постойте на крыльце, сейчас включу свет в вашем домике.

Свет вспыхнул неожиданно, вспугнул насекомую рать, высветил разноцветные головки грациозных мальв, расплескал аромат душистого табака. Нехотя отрываясь от этой вечной, но редко видимой красоты, Алексей с женой прошли в отведенные для них хоромы.

Алексей Николаевич спал крепко. Сну не помешала ни новая кровать, ни сложные уличные звуки, ни тревожные сновидения. Конечно, дневная усталость взяла свое.

Зубов проснулся рано. Ощутил давно забытое, зовущее в неведомую даль, бывшее только в молодости чувство, беспокойно-стремительное и беспрекословное. Он полностью ему подчинился. Стараясь не потревожить спящую жену, надел спортивный костюм и на цыпочках подошел к окну. Взглянул в окно и зажмурился: как стая ос, солнечные лучи впились в глаза. Спрятавшись за занавеской, Алексей инстинктивно распахнул навстречу утру окно, неудержимой хвостатой кометой аромат нового дня ворвался в комнату. Он был так насыщен, так громогласно симфоничен, что мог разбудить Марию. Плотно закрыв створки окна и задернув занавески, Зубов вышел на веранду.

Его встретил птичий концерт. Он был таким мелодичным, таким искренним, что Зубов захлопал в ладоши. Прислушавшись, стал различать голоса в этой извечной партитуре: тут поскрипывает сорока, там дятел приноравливается к стволу сосны, вот позвякивают капельки алмазной росы, падающие на глянцевую траву, вот солнечные лучи стучат по сердцевинкам ромашек, как по на-коваленкам, а там колокольчики выводят свою вечную мелодию: динь-динь-динь, динь-динь-динь…

Алексей, пресыщенный и утомленный своим восторгом, сел на лавочку у дурманного жасмина, с родительской нежностью стал рассматривать «анютины глазки», гортензии и настурции.

На крыльцо, как солнце на небо, выплыла хозяйка усадьбы.

– Алексей, ты вовремя, заходи в дом, я блинчики жарю.

Зубов даже подпрыгнул от радости.

– С удовольствием. А сгущенка есть?

– Всё есть, и сгущенка, и сметана, и варенье черничное, твое любимое.

– Сейчас, надену смокинг и приду.

– Да ладно, можно и в спортивном костюме, блинчики не обидятся. Машеньку разбуди, а то самое вкусное проспит.

– Хорошо, Людмила. Подожди минутку.

За стол Зубов сел один. Ни Машу, ни Славу солнечные лучи не разбудили.

– Люда, а мне бы чашечку кофе? – жалостно попросил Алексей Николаевич.

– Алеша, я все сделала, как же утро и без кофе.

– Спасибо, милая хозяюшка, – разомлев от удовольствия, пропел гость.

Сидя за хлебосольным столом, купаясь в тепле и уюте, Алексей Николаевич, не понимал и не пытался анализировать, почему ему так хорошо. Он точно знал – что заслужил эту благодать, дарованную ему свыше. Он верил – что в жизни больше радости, чем огорчений, добрых людей, чем злых. А праздники необходимы для того, чтобы понять, что истинный смысл бытия – выражение ему своей любви и радости.

– Людмила, у меня глаза разбегаются, не знаю, что первым съесть.

– Глаза закрой, протяни руку, что возьмешь, с того и начни.

– Нет, я все-таки начну с блинов.

Людмила положила ему на тарелку стопку блинчиков и сама густо полила их сгущенным молоком. Оно разлилось необыкновенного вида лужицей, похожей или на солнышко, или на ромашку, которую рисует его любимая внученька Сонечка.

Налюбовавшись гастрономической картиной, Зубов быстро опустошил тарелку и потянулся за сладким пирожком. Жуя и с жадностью высматривая следующий пирожок, он не то чтобы спросил, скорее промурлыкал:

– Где же ты такому научилась, Людочка?

– С детства умею. Мы жили большой семьей; я, сестра, мама, папа, бабушка и дедушка. В дом всегда приезжали родственники, знакомые. Жили мы дружно, но иногда случались споры-размолвки. Меня это страшно расстраивало. Однажды мне на глаза попалась статья о том, что в доме, где часто пекут, люди меньше ссорятся. Запах выпечки делает людей добрее, терпимее друг к другу. И я стала печь пироги, печенье, блины, хлеб. И до сих пор не могу остановиться.

– А зачем останавливаться?

– Вот и я думаю, зачем.

– Люда, а доченька переняла твое искусство?

– Я верю в то, что выпечка и кулинария тесно связана с женской энергетикой. Женщина на кухне – маг, волшебница. Все, что умела, передала дочери. Но она говорит, что у меня получается все равно вкуснее.

– Я согласен с ней. Мама всегда остается мамой. Сколько уже прошло времени, как не стало моей мамы, но до сих пор помню запах испеченного ею хлеба. Закрываю глаза и вижу, как она подает мне душистый, теплый ломоть и стакан молока. И вкуснее в своей жизни ничего не ел.

– Алексей, может, тебе молока налить?

– Нет, спасибо, уже некуда. А вот что я хочу спросить: вчера, когда мы с Машей пришли в гостевой домик, я почувствовал соблазнительный аромат кофе.

– Тебе это было неприятно?

– Наоборот. Очень приятно, подействовало и возбуждающе, и умиротворяюще.