В ноябре битва саратовского духовенства за четвертую заповедь сменилась новой — против «Анатэмы». Эта пьеса Л. Н. Андреева представляет собой авторскую интерпретацию сюжета «Фауста». На первом плане выведен Мефистофель под именем «Анатэмы», искушающий старика-еврея. Пьеса написана с претензией на глубокий философский подтекст и щедро приправлена романтическими завываниями, традиционными для Серебряного века. В целом это далеко не самое блестящее произведение Андреева. Однако, выйдя из-под пера модного писателя, пьеса быстро попала в репертуар МХТ (премьера 2.X.1909) и петербургского Нового драматического театра (премьера 27.XI.1909), а оттуда и в провинцию.
Премьеру «Анатэмы» в Саратове гр. Татищев посетил лично «[с] целью убедиться [в] отсутствии тенденциозности [в] игре [и] обстановке». Убедился и не стал вмешиваться.
Но преосвященный Гермоген был глубоко возмущен сюжетом «Анатэмы»: «цель сочинения та, чтобы в основу жизни современного человечества, вместо христианства, положить так называемый демонизм или почитание диавола». Поэтому владыка начал борьбу против этой пьесы, а заодно и против еще одной, того же автора, под названием «Анфисы», которую еп. Гермоген нашел безнравственной.
У саратовского архипастыря уже был успешный опыт борьбы с кощунственными театральными постановками. В 1907 г. он добился снятия с репертуара саратовского театра пьесы В. В. Протопопова «Черные вороны» о секте иоаннитов.
На рубеже октября — ноября газеты писали о планах еп. Гермогена ехать в Петербург, чтобы ходатайствовать «об изъятии из продажи противонравственных книг и об укрощении театральных деятелей, ставящих богохульные пьесы».
13. XI гр. Татищева посетила делегация «Братского союза» с просьбой о запрете «Анатэмы». Губернатор отказал, ссылаясь на то, что пьеса дозволена цензурой. Тщетно братчики указывали на пример Могилева, где «Анатэму» сняли, и на объявленное в Саратовской губернии исключительное положение, дающее властям большие полномочия в том числе и в области цензуры.
Происходила эта беседа накануне царского дня, дня рождения вдовствующей Императрицы (14.XI), когда светскому начальству надлежало явиться на молебствие в кафедральный собор пред очи еп. Гермогена. Как и годом ранее, преосвященный не замедлил воспользоваться этим случаем.
В своей проповеди после молебна владыка рассказал про обе андреевские пьесы, а затем прямо обратился к губернатору: «считаю своим долгом всенародно, церковно обратиться к вам, ваше сиятельство Сергей Сергеевич, как представителю власти, и настоятельно, любовно просить прекратить кощунство…». И низко поклонился ему.
Гр. Татищев, по своему обыкновению, помчался жаловаться Столыпину на «столь необычное обращение». За длинной телеграммой на следующий день последовало и письмо: «выступление Преосвященного носило характер демонстрации, рассчитанной на скандал». Гр. Татищев особенно подчеркивал, что владыка ранее по этому вопросу к нему не обращался, а на амвон вышел, уже зная от братчиков мнение губернатора. Дескать, избрал заведомо безнадежный, но зато самый скандальный путь. Губернатор не понимал, что именно его диалог с братчиками толкнул архиерея на этот путь.
На следующий день после знаменитого поклона преосв. Гермоген произнес в соборе вторую проповедь об «Анатэме». Ее пропаганда представлялась владыке частью жидомасонского плана по подрыву в народе веры и нравственности для успеха будущей революции.
«Андреев — гнусный жид по духу, а может быть, и по плоти… Его надо оплевать, отхлестать по щекам… Освятится та рука, которая его оттреплет… Да будет он проклят!..».
Затем владыка коснулся светской администрации, допустившей это безобразие: «Только близорукая власть [слушатели не сумели вспомнить точный эпитет] могла разрешить на подмостках нашего подлого театра это низкое и презренное произведение осатанелого писателя…». По мнению преосв. Гермогена, «власть становится прислужницей гнусных „демонизированных“ жидов вроде Андреева, а через них и прислужницей самого дьявола… Такое отношение грозит гибелью государственности, с уничтожением которого будет сметена и сама власть… Власть не должна идти за стихиями, а должна стоять над ними и управлять ими… та же власть, которая этому не отвечает, — демоническая власть…».
Тем временем «демонический» губернатор строчил жалобы Столыпину с такой скоростью, что опережал сами выступления архиерея, докладывая и о предстоящих речах. По-прежнему не считая возможным вступать с преосвященным в публичную полемику, гр. Татищев изливал свою обиду в эпистолярной форме. Всего за эти дни министр получил от него три письма.
«Поведение Преосв. Гермогена, преднамеренно вызывающее, диктуется желанием создать громкий скандал». Губернатор усматривал здесь хитроумный план. Еп. Гермоген будто бы готовил антураж для своего предстоящего перевода, чтобы этот перевод выглядел как следствие архиерейских проповедей. «Осведомленный, вероятно, о предстоящем перемещении, Епископ желает создать обстановку ухода, соответствующую его видам, и уйти из Саратова в роли мученика за веру».