Илион. Город и страна троянцев. Том 2

Прежде чем я закончу, я должен сделать еще два замечания. Одно из них касается остроумной попытки доктора Дееке вывести кипрский силлабарий из ассирийского силлабария в том виде, в котором он существовал в конце VIII века до н. э., когда Саргон захватил остров Кипр. Однако роковым для этой гипотезы является тот факт, что тот же самый силлабарий уже существовал, как мы уже видели, в более древней и полной форме на материке, и, следовательно, он не мог быть изобретением какого-нибудь киприота из Пафоса около 710 года до н. э. Надписи, найденные на Гиссарлыке, показывают, что эти знаки уже существовали в более древней форме далеко на северо-западе Малой Азии. Следовательно, они должны были быть ввезены на Кипр с материка и не быть особой приметой этого острова. Однако есть и другие возражения против теории доктора Дееке. Так, формы клинописи, которые он сравнивает, принадлежат более чем к одной эпохе и местности и никогда не использовались в одно и то же время в одной и той же стране, в то время как во многих случаях ему пришлось выдумывать несуществовавшие формы, служившие посредниками между предполагаемым клинописным прототипом и его кипрским эквивалентом. Фонология ассирийского и кипрского силлабариев опять-таки не согласуется. В ассирийском языке были отдельные знаки для t и d (а также и для th), для g, k и kh и для b и p; и совершенно невозможно себе представить, чтобы они были смешаны в силлабарии, предназначенном для выражения звуков двух языков, финикийского и греческого, которые оба обладали этими звуками. С другой стороны, ассирийцы не различали m и v, как в кипрском силлабарии, и у них не было ye, yi или o, которое в кипрском имеет особые знаки для их обозначения. Далее можно добавить, что единственные два знака, е  и pa , которые имеют явное сходство с клинописными знаками с соответствующими фонетическими значениями, теряют свое сходство, если возвести их к более древним формам  и .

Другой момент, который я хочу отметить, к несчастью, таков, что о нем можно сказать очень мало. О языке троянцев и мисийцев нам не известно фактически ничего, и, таким образом, невозможно объяснить слова, написанные троянскими знаками, даже когда они были расшифрованы, или узнать, имеем ли мы дело со значимыми словами или же с именами собственными. Все, что мы можем утверждать, – это то, что мисийский язык был родствен языкам соседних народов Малой Азии. Ликийский историк Ксанф (Fragm. 8) говорит, что он был наполовину лидийским, наполовину фригийским, и слова Геродота (I. 171) предполагают то же самое. Действительно, Геродот заходит так далеко, что говорит (VII. 74), что мисийцы были лидийскими колонистами, хотя Страбон (XII. С. 542, 566) называет их фракийскими колонистами. Однако диалекты Фракии и Западной Малой Азии принадлежали к одному корню, в то время как существующие фригийские надписи и глоссы показывают, что фригийский был братом классического греческого. Небольшая разница, конечно, должна была существовать между мисийским и фригийским, как действительно утверждает один пассаж из гомеровского гимна к Афродите (111–116), который цитирует доктор Шлиман в главе 2 своего труда (см.: Кн. 1. С. 189). Однако различие не могло быть велико, и, таким образом, возможно, что значение троянских надписей может еще разъясниться после открытия фригийских и лидийских надписей. Гектора называли Дареем «фригийцы», что, как кажется, предполагает, что dareios было эквивалентом греческого («держатель»), как во фригийском, так и в троянском. Парис, судя по всему, местное имя, которое соответствует греческому Александр, «защитник людей», и трудно отделить Париса от Приама. Эолийская форма Приама – – показывает, что первоначальная форма слова была Peryamos, что, очевидно, не имеет ничего общего с pergamos (? «цитадель»), однако, видимо, оно связано с лидийским («царь»).