Илларион

Сибилла делала все медленно, не торопясь. Именно эта неспешность создавала впечатление, что кухня находится под тотальным контролем хозяйки. Ничто здесь не происходило без ее ведома. Все было подчинено какой-то строгой методике, сближавшей кухню Сибиллы с научной лабораторией. Нарезание овощей хозяйка сопровождала рассуждениями о том, насколько тщетными она считает попытки теории радикального детерминизма объяснить всю психическую деятельность человека влиянием физических процессов мозга, но и не оставила без критики адептов противоположного фланга. Знакомые фамилии изыскателей человеческой души, привычная взаимосвязь современной науки и учений античности вкупе с древними, архаичными культурами почти все проскакивали мимо ушей Айзека. Писатель поддерживал разговор лениво, вполсилы. Мысли о Джейн не покидали его голову по одной простой причине – она не произвела на него впечатления сумасшедшей. Приходя на работу к отцу в психиатрическую клинику, он насмотрелся на людей, страдающих от разного рода помешательств. Злюка в их компашку не вписывалась.

– Будем обедать у бассейна. Отнеси-ка бокалы и тарелку с хлебом. И, пожалуйста, будь добр справиться хотя бы с этим. – Сибилла игриво улыбнулась.

Айзек выполнил поручение, а когда вернулся на кухню, Сибилла заканчивала последние этапы кулинарного творчества – заправляла салат соусом, смешанным по секретному рецепту, и раскладывала горячее по тарелкам. Витающие ароматы разжигали аппетит как нельзя лучше, писатель кое-как сдерживал импульс слямзить что-нибудь вкусненькое со стола или залезть пальцами в большую деревянную салатницу.

– Бладборн, ты разбираешься в вине?

– Так же хорошо, как в женщинах, Сиби. – Подмигнул тот.

– Жалко слышать, что сомелье из тебя не выйдет, – хозяйка зашлась смехом. Кривляясь, Айзек по-детски передразнил ее. – Пожалуйста, спустись в подвал. Там есть винная полка, у самой дальней стенки. Выбор небольшой, но что-нибудь уж найдешь. И возьми фонарь, внизу с проводкой такая же беда, как и во всем остальном доме.

– Телефоном подсвечу, – решил Айзек и отправился на поиски алкоголя. Пил он так много, что его нюх на спиртное мог соревноваться с чутьем сыскной собаки. Сомневаться в том, что писатель справится с задачей, не приходилось.

Массивная металлическая дверь в подвал навела его на воспоминания о логове параноика, прятавшего следы своего безумия под полом дома. Стена вокруг двери и покрытие были поцарапаны, словно изначально здесь висела дверь поменьше, а теперь углы громоздкого куска железа портили паркет и обои. В чем необходимость ставить такую прочную дверь в подвале? Сибилла прячет тут незадекларированные деньги? Покидая светлый коридор и спускаясь в темную бездну подвала, Айзек опасливо обернулся посмотреть, не подкрадывается ли кто со спины, чтобы подло треснуть его по затылку. Борьба с разыгравшейся фантазией, рисовавшей красочные картинки того, какие вульгарные и извращенные порождения зла ждут писателя во тьме, активно продолжалась и после того, как он включил фонарик на телефоне и прорезал густой мрак лучом света. После теплого и гостеприимного испанского воздуха здесь царили влажность и холод. Айзек ощутил себя случайно забредшим в склеп искателем вина – таких персонажей в ужастиках обычно убивают первыми, после чего происходит знакомство с чудовищем, впоследствии сжирающим почти весь актерский состав.

Встреча с монстром не состоялась, однако гость все же нашел чего испугаться – резко развернувшись и направив фонарик на полки, он увидел огромное самодовольное лицо, смотревшее на него с масляного холста, и рефлекторно отскочил назад. Картина была заточена в рамку и прикрыта тонкой прозрачной пленкой, будто Сибилла время от времени спускалась, чтобы посмотреть на нее, и потому не использовала другой материал для защиты картины от пыли, бактерий и прочих убийц краски. Мужчина лет сорока, красивый, статный, уверенный, в глазах храбрый огонь, а улыбка гордая, властная и надменная. Он взирал на писателя свысока и в бездушном взгляде явственно читалось, что Айзек для него – полнейшее ничтожество. Портрет был выполнен в стиле реализма девятнадцатого века, удивительные мазки складывались в безупречные формы и передавали игру теней, цвет, лицевые особенности, морщинки и волосы с предельной точностью и живостью. Тем не менее до фотографического сходства портрету не хватало нескольких шагов, которые и превращали его в картину. «Неужели именно ради этого напыщенного нарцисса Сибилла вовлекла меня в аферу? Чего ради взламывать дом ради портрета какого-то засранца?» – подумал Айзек, не вынося оскорбительного взгляда человека на холсте.