Иллюстрированная русская история

половины XVI в. заметно заселяется долго пустевшее среднее Поднепровье. Тамошние привольные степи сами собою манили к себе поселенцев; успехи крепостного права в Литве поддерживали и усиливали этот переселенский поток. Убегая от неволи, сельское население усиленно отливало из внутренних областей Короны и Княжества к безбрежным степям Украйны, спускаясь все ниже по Днепру и Восточному Бугу. Вскоре этим движением стала пользоваться землевладельческая спекуляция. Паны и шляхта выпрашивали в пожизненное владение староства в пограничных украйнских городах. Благодаря им степная Украйна быстро оживала. В короткое время здесь возникали десятками новые местечки, сотнями и тысячами — хутора и селения. Впереди цепи старых городов выстраивались ряды новых замков. Эти поселения среди постоянной борьбы с татарами складывались в военные общества. Из этих обществ и образовалось малороссийское казачество.

Первоначальной родиной казачества можно признать линию пограничных со степью русских городов, шедшую от средней Волги на Рязань и Тулу, потом переламывавшуюся круто на юг и упиравшуюся в Днепр по черте Путивля и Переяслава. Вскоре казачество сделало еще шаг в своем наступлении на степь. Городовые казаки, и прежде всего, вероятно, рязанские, стали оседать военно-промысловыми артелями в открытой степи, в области верхнего Дона.

Привычные к борьбе степные промышленники доставляли лучшую оборону стране от татарских набегов. Но это было обоюдоострое оружие. В начале XVII в. легкие казацкие челны громили татарские и турецкие города по берегам Черного моря, проникали и в Босфор, к Константинополю. В отместку турки грозили Польше войной, которой поляки пуще всего боялись.

Еще в начале XVI в. составился в Варшаве план, как сделать казачество безвредным, не мешая ему быть полезным. План состоял в том, чтобы из беспорядочной и все разраставшейся массы казакующих выделить наиболее благонадежную часть и взять ее на государственную службу с жалованьем и с обязанностью оборонять Украйну. К 1625 г. в штате было 6 тысяч человек.

Но рост казацкого штата не убавлял заштатного казачества. Этих нелегальных казаков, в большинстве из крестьян, местные правители и паны старались воротить в крестьянство, к покинутым их повинностям; но люди, уже отведавшие казацкой воли, упирались и считали себя вправе не слушаться, ибо то же правительство во время войн обращалось к ним за помощью и призывало их под знамена.

Между тем на нижнем Днепре свивалось казацкое гнездо, в котором Украйнское казацкое недовольство находило себе убежище и питомник, перерабатывавший его в открытые восстания. То было Запорожье. Когда городовые казаки стали подвергаться стеснениям от польского правительства, они убегали в знакомые запорожские места. Там на островах, которые образует Днепр, беглецы устраивали себе укрепленные сечи. В XVI в. главное поселение запорожцев возникло на ближайшем к порогам острове Хортица. Это и была знаменитая в свое время Запорожская Сечь.

В конце XVI в. в Запорожье заметны признаки военной организации, хотя еще неустойчивой. Военным братством Запорожья, кошем, правил избираемый сечевою радой кошевой атаман, который с выборными есаулом, судьей и писарем составлял сечевую старшину, правительство. Запорожцы всего более дорожили товарищеским равенством; все решал сечевой круг, рада, казацкое коло.

По мере накопления казаковавшего люда к концу XVI в. усиливалась погоня за грабежом и добычей. Этот люд не мог уже продовольствоваться степным рыбным и звериным промыслом и тысячами шатался по правобережной Украйне, обирая обывателей. Из таких казаков и составлялись шайки, набросившиеся на Московское государство, когда там началась Смута. Но казаки не все пробавлялись чужбиной, крымской, молдавской или москальской: уже в XVI в. очередь дошла и до отчизны. Запорожье сделалось очагом, на котором заваривались казацкие восстания против самой Речи Посполитой.

Тогда весь нравственный мир восточноевропейского человека держался на двух неразрывно связанных одна с другой основах, на отечестве и на отечественном боге. Речь Посполитая не давала казаку ни того, ни другого, а в своей Украйне он еще не привык видеть отечество. Этому мешал и чрезвычайно сбродный состав казачества. Что могло объединять этот сброд? На шее у него сидел пан, а на боку висела сабля: бить и грабить пана и торговать саблей — в этих двух интересах замкнулось все политическое миросозерцание казака. И вот этой продажной сабле без бога и отечества обстоятельства навязали религиозно-национальное знамя, судили высокую роль стать оплотом западнорусского православия.