Иллюзии

Джиллиан напомнила себе, что Чейз жив. Вернется или не вернется их любовь, покинет он ее или не покинет, чтобы найти счастье с кем-то другим, но он жив, и это главное.

Заставив себя улыбнуться, Джиллиан сказала своей лучшей подруге:

— Мне кажется, что описание мужчины, которое ты только что дала, относится скорее к Джеку, когда он смотрит на тебя. Именно к нему, — мягко добавила она, — к мужчине, который в тебя влюблен.

Глава 19

Его выразительные темно-голубые глаза весь вечер смотрели на нее, а ее сияющие сапфиры посылали ему пусть застенчивые, но все же смелые взгляды, в которых отражались желание и радость. В полночь, когда он подвез ее к пентхаусу, Стефани пригласила его к себе в гости.

— Хотите что-нибудь? — спросила она, когда они, поднявшись в зеркальном лифте, вошли в ее квартиру. — Кофе? Выпить?

— Тебя, — ответил Джек. — Я хочу тебя.

Джек хотел ее, и в эту чарующую колдовскую ночь Стефани постаралась отогнать от себя правду. Джек ее не хочет, он хочет не ее, но ее собственное желание было таким отчаянным, что она была готова ему поверить. Она нуждалась в его нежности, в чудесной иллюзии, что она желанна и любима. Она знала, что это продлится только одну ночь, но она будет лелеять в себе чудесное воспоминание о нежности, которое, как сокровище, пронесет через всю жизнь.

Джек взял ее лицо в свои ладони, и его сильные пальцы зарылись в ее шелковистые, поцелованные солнцем волосы. Долгие мгновения он просто вглядывался в прекрасное лицо, которое теперь было так близко. Сапфиры ее глаз сияли, застенчиво, но вместе с тем мужественно приглашая, и это выглядело очень невинно: ее теплые щеки под его ладонями слегка порозовели; ее красивые губы дрожали, тоже приглашая, так же застенчиво и так же мужественно; и когда наконец его губы коснулись теплого шелка ее кожи, он вдохнул в себя опьяняющий аромат «Обещания», романтичный и вселяющий надежду запах, настоянный на луговых цветах.

Они могли бы заниматься любовью и в темноте, но, прежде чем начать раздевать ее, Джек включил фарфоровую лампу, и комната осветилась золотистым светом, их собственной луной.

— Я хочу видеть твои глаза, — прошептал он.

Эти слова, исходящие от любого другого мужчины, ужаснули бы ее, потому что с любым другим мужчиной ее глаза были бы наполнены страхом, смущением и желание остаться одной — чем угодно, но только не страстью. «Лучше смотри на мое прекрасное тело», — сказала бы она тщательно отрепетированные слова любому другому мужчине, который охотно последовал бы ее желанию.

Но это не относилось к Джеку Шеннону. Он хотел видеть ее глаза. И смело, очень смело в эту ночь любви Стефани послала ему их честные признания, обозначавшие желание и радость, а не смущение и страх.

Джек нежно перецеловал каждую частицу ее тела, лаская все места с равным вниманием — и равной страстью, — словно каждый кусочек ее трепещущей плоти мог открыть доступ к самому ценному сокровищу — ее сердцу.

Стефани отдала Джеку всю себя, каждый кусочек своего прекрасного тела, и когда для них настало время слиться в единое целое и когда они оба испытали нужду в этой необыкновенной радости — радости почти отчаянной, ее глаза засияли изумленно и счастливо.

Если бы Джек мог в этот момент говорить, он бы прошептал ей поразительную правду, которая пела в его сердце весь вечер, еще задолго до того, как они занялись любовью, сливаясь в дуэте общей радости: «Я люблю тебя, Стефани. Я люблю тебя».

Но Джек не открыл ей песню любви своего сердца, и позже, обнимая ее, он вдруг обнаружил, что их слияние проходило в полной тишине. Да, эту тишину нарушали прелестные вздохи ее страсти и его тяжелые хрипы; и да, ее выразительные глаза говорили ему с беззастенчивой откровенностью о ее желании. И да, да, он верил, что видел в них даже больше: в сверкающих сапфирах он видел такую же сверкающую любовь.

Для Джека их занятие любовью было радостным, интимным, чудесным слиянием двух сердец. Но что, если для Стефани это только слияние тел, страстное удовольствие без всякого намека на любовь? Джек должен был это узнать. Он был влюблен в женщину, какой он представлял себе Стефани, — в женщину, сапфировые глаза которой красноречиво говорили о ранимости и доброте, и когда они занимались любовью, эти глаза посылали ему кристально чистые выражения радости.

Но что, если он неправильно прочитал эти послания, даже те, которые казались ему абсолютно понятными? Или хуже того, что, если это был заранее заготовленный сценарий и одаренная актриса талантливо играла свою роль? В тот вечер, когда они вместе обедали, Стефани играла роль Кассандры Баллингер. Что, если она все еще продолжает играть эту роль?

Человек, который был уверен, что никогда не полюбит ни одну женщину и никогда не захочет жениться, признал свое поражение. Джек Шеннон, посвятивший свою жизнь защите невинных жизней от жестоких убийц, человек, до сегодняшнего дня владеющий своим сердцем, не знавшим любви, обнаружил, что влюблен как мальчишка.

— Поговори со мной, Стефани.