Иллюзия безопасности. Пандемия по-американски

Картер любил в отце его способность гнуть сталь по своему разумению, вытягивать и выколачивать из нее что угодно — и унаследовал этот отцовский дар. Лишь работая руками, Картер полностью сосредоточивался; без дела для рук его мысли тут же разбегались врассыпную. «Похоже, у меня СДВГ[16], — говорил он. — Или что-то в этом роде. Места себе не нахожу, клепать-колотить». Ко времени поступления в колледж он настолько свыкся со своей неспособностью уделять внимание тому, что происходит в классе, из-за блуждания мыслей по воле собственных прихотей, что записывал за профессорами только названия книг, которые они упоминали, чтобы позже осилить их самостоятельно. Но случались, однако, исключения. Стоило мыслям Картера зациклиться на конкретной проблеме, он от нее более не отступался, пока не решит, — точь-в-точь как бывало при переборке стукнувшего двигателя в отцовском гараже. Вот тогда он и представал в наилучшем виде и просто становился самим собой.

Неспособность фокусировать внимание на чем-либо кроме того, что свербит у тебя в мозгу, может показаться не самой многообещающей чертой студента-медика. Но вот тут-то (по сути, методом исключения) Картер и нашел свое призвание — реаниматологию. Почти всем его сокурсникам, попавшим в блок интенсивной терапии, первые часы было не по себе, да что говорить — их там просто трясло. Те из реанимируемых, кого удавалось вернуть к жизни, часто страдали посттравматическим стрессовым расстройством. Именно в реанимации чаще всего давали о себе знать скрытые страхи студентов-медиков. Сидишь долго-долго без дела, слушаешь тихое и размеренное попискивание аппаратуры на фоне глухого фонового гудения моторов — и вдруг: бум! мигание ламп, визг сигнализации, кто-то гибнет. Синий код: клиническая смерть. Нельзя больше терять ни мгновения на наблюдение, ожидание, предвосхищение проблем. Все твои мысли и действия вдруг оказываются строго на грани между жизнью и смертью.

С того самого момента, как он впервые вошел в реанимацию, Картер почувствовал, что это его место. И ловкость рук пришлась ему в реаниматологии как нельзя кстати: он мог сделать интубацию кому угодно. «В блоке интенсивной терапии не обойтись без двух навыков, — говорил он. — Нужно уметь попадать иглой капельницы в вену и наловчиться втыкать дыхательную трубку в трахею кому угодно. Не выйдет с первого раза — потеряешь пациента». Также реаниматология всецело захватила его внимание — и больше не отпускала. «Я в это дело влюбился, — сказал он. — Сработавшая сигнализация действует на меня как доза „Риталина“[17]. Всё прочее отключается, и я вижу перед собой только проблему. Я всегда чувствовал себя лучшим именно там, где дерьмо попадает на вентилятор. Как лазер фокусируюсь, когда всё вокруг тонет в дерьме».

Была еще одна вещь, которая нравилась ему не меньше, — острейшие эмоции, остающиеся после смены в блоке интенсивной терапии. Если не позволять себе притуплять восприятие, само это место наполняло ощущением полноты и сложности человеческой жизни — и ее святости. Когда Картер впервые начал вести практику у студентов-медиков (дело было в начале 1990-х в ветеранском госпитале), большинство пациентов в его реанимационном покое составляли ветераны Второй мировой из синих воротничков. Будь ты врачом или студентом-медиком, на первый взгляд перед тобой представала просто череда дышащих на ладан стариков. Но если их разговорить, можно было услышать самые поразительные истории: один когда-то проскочил на истребителе под мостом Золотые ворота, другой лично участвовал в битве за остров Иводзима. «Все мы похожи на историю, — говорил он студентам. — Перед глазами — лишь две последние страницы на развороте. Смотришь на пациента, а знаешь о нем очень мало. А ведь он когда-то был ребенком. И когда-то — твоим ровесником».

Чтобы лишний раз не распинаться о ценности жизни, достаточно просто взглянуть на то, как люди до последнего за нее цепляются, даже если перед этим заявляли, будто жизнь им опостылела. Незабываемое впечатление произвел на Картера один заскорузлый ветеран Второй мировой с убитыми легкими и трубкой в горле. Говорить он не мог и изъяснялся при помощи маркера и доски. «Хочу умереть», — написал он однажды. Сестры вызвали к нему Картера. «Отключите меня наконец от этой адской машины и дайте умереть», — написал он. Картер ответил, что если он реально хочет умереть — то ладно, на то его воля, но всё-таки, может, лучше немножко повременить с этим желанием, ведь смерть — такая процедура, что отменить или обернуть ее вспять трудновато. Старик-ветеран написал: «Если сам не выдернешь эту трубку, так я ее выхаркаю». «Он был в бешенстве, — сказал Картер. — Вызвали к нему капеллана и семью». — И тут Картер решил попробовать сменить тему разговора.

— Что мы можем сделать прямо сейчас, чтобы вам стало полегче? — спросил он.

Старик-ветеран помедлил, вглядываясь ему в лицо, и начертал на доске: «Пиво».