Иллюзия детской игры

«Да, спазмы от нее будь здоров, но вытошнить все недосуг было».

«Блюй».

«Но...»

«Давай! Быстрее!»

Ольрих являет на свет амулет. Не через то отверстие, на которое я рассчитывал, но выбирать не приходится. Я хватаю амулет и бросаюсь к недостроенной башне. Солдаты вскакивают; вслед мне щелкают кнуты, с концов которых летит пронзающая воздух магия. Она настигает меня, но я не обращаю внимание на боль и взбираюсь по каркасу, снова ощущая себя артистом: кручусь, ныряю, выполняю опаснейшие прыжки. Там, куда они целятся, через мгновение меня уже нет...

Я достигаю вершины и замираю, наслаждаясь видом. . .тысячи и тысячи заключенных подо мной — и сотни стражников. Когда Люсинка говорила, что мы освободим невиновного, я думал, что она имеет в виду Зиту, а не бесчисленных жертв беззакония..

Я бью камнем амулета о железные леса, но ничего не происходит. Над горизонтом появляется дюжина архонов, источающих белое пламя. Их летающие зверюги ныряют в низкие облака, набирают скорость и стремительно приближаются. Предвидцы подбираются ко мне и оказываются в зоне действия того безумия, которое здесь начнется, если я сумею высвободить магию. Для церемониймейстеров это было раз плюнуть, но надо учесть, что их амулеты не бултыхались в брюхе дьявола, несколько дней разлагаясь в бездне чистейшей тьмы. Но если камень такой прочный, может, и магия в нем будет посильнее? Я собираю всю свою мощь, напрягаю укрепившиеся на стройке мышцы и еще раз бью камнем о железо.

По амулету пробегает трещина, и из него вырывается рой черных щупалец, заслоняющих свет и обращающих день в ночь. Амулет пульсирует насыщенным красным — цветом свежей крови, — а затем камень окончательно раскалывается, посылая в почерневшее небо огненный магический поток. На секунду воцаряется абсолютная тишина, а потом взрыв лишает меня чувств. Я цепляюсь за леса, в то время как вниз сыпятся тлеющие угли Кровавой Стычки, полностью покрывая всю стройплощадку.

Когда дым рассеивается, я вижу приближающихся архонов, но уже слишком поздно — никто не в силах остановить настолько массовое побоище. Безумие охватывает всех и вся. Инструменты становятся оружием. Воздух пропитывается густой кровью, и дух сезона наполняет меня поистине совершенной яростью. С блаженной детской улыбкой я бросаюсь в эту бойню, истово желая принять участие в самом грандиозном праздновании Ярофеста за всю его историю.

Вокруг стола Люсинки стоят три кресла, одно с подушечкой; на столе — обернутая фольгой коробка. Зита, Ольрих и я рассаживаемся, пока хозяйка копошится в складках своей кожи, словно где-то там есть прореха, куда нам не стоит заглядывать.

«Когда я смогу...» — начинает Зита, неискушенная в разговорах с магами-предвидцами.

«Вернуться в магазин? Боюсь, что никогда. Забудьте о своих прежних жизнях. Азориус не прекратит охоту до тех пор, пока каждый сбежавший во время бойни не будет предан суду. Официальное количество — 3300 человек, но реальное — гораздо больше».

Зита хмурится. Я знаю, как много для нее значит этот магазинчик. «Ладно, куда...»

«...вы отправитесь отсюда? Вы начнете новую жизнь в Подгороде, — отвечает Люсинка. — Вы втроем отлично работаете. Соберете новую труппу. Окружите себя людьми, которым сможете доверять».

Ольрих оживляется: «Подгород. Труппа? Только представьте. . .самые скабрезные шутки, самые смертельно опасные трюки, самые экстравагантные костюмы!»

«Костюмы, — произносит Зита уже более уверенным голосом. — Я умею шить костюмы».

Люсинка понимающе улыбается: «Они вам понадобятся, потому что ваша будущая работа как труппы будет выходить за рамки легкомысленных развлечений. Хотя большинство заключенных, которых вы освободили, — это хорошие и добрые люди, есть и такие, о которых нам придется позаботиться. Об одном уж точно».

Я бросаю взгляд на коробку: «А то, что внутри, поможет нам в поисках?»'

«Ха-ха, нет. Это свадебный подарок тебе и. . .— она смотрит в выпученные глаза Зиты. — Ай, не обращайте внимание. Просто еще один вопрос, который вы пока не успели задать. Я и вправду худшая в мире предвидица».

Под столом Зита сжимает мое колено. Я смотрю на нее и улыбаюсь. Завтра, возможно, окажется иллюзией, но именно в нее я хочу верить.