Иллюзия греха

Впрочем, если идти от противного, то вполне можно попробовать узнать об этом от людей, относившихся к убитой не очень хорошо. Иными словами, если не получается с друзьями, ищи врагов. Задачка тоже, прямо скажем, не из простых. Кто ж признается, что относился плохо или даже враждовал с человеком, которого нашли убитым?

Пришлось снова обращаться к помощи Марты Генриховны Шульц, которая, как и все остальные, строго придерживалась правила «о покойных — ничего, кроме хорошего».

— Почему вы не сказали, что у вашей подруги были личные тайны? — начала Настя прямо в лоб. — Я так рассчитывала на вашу помощь, Марта Генриховна, а вы, оказывается, вводили меня в заблуждение. Вы боялись кого-то подвести? Поймите, речь идет об убийстве, и в этих вопросах излишняя щепетильность часто мешает изобличить преступника.

Шульц была дамой умной и опытной, из пяти или шести бесед, которые у нее раньше состоялись с Настей, она успела сделать вполне определенный вывод о том, что майор Каменская — человек спокойный и во всех отношениях порядочный. Поэтому дальше темнить не стала.

— Что ж, — вздохнула она, — раз вы сами узнали... Конечно, мы не хотели об этом говорить, тем более что Катю всетаки все любили.

— Кто это — мы?

— Иван Елизарович и я. И Петр Васильевич, бывший муж Кати, тоже был с этим согласен. Ни к чему ворошить эту историю, ей уже так много лет, что... Сами понимаете.

Положение у Насти было сложное. Марта Генриховна сразу поверила в то, что в милиции уже все известно. А известно ничего не было. Как спросить, чтобы не выказать обман? «Сами понимаете». Ничего себе! Было бы что понимать. Однако зацепка для беседы все-таки есть.

— Почему вы сказали, что обсуждали это только с Бышовым и бывшим мужем Екатерины Бенедиктовны? — спросила она. — Разве больше никто не знал?

— Разумеется, нет, — тут же откликнулась Марта Генриховна. — Как об этом мог знать кто-то еще? Катя умела хранить секреты и свои, и чужие, она и это скрыла бы от нас, если бы могла.

Час от часу не легче! Знать бы еще, что такое «это». А надо делать вид, что все отлично знаешь, иначе старая дама тут же поймет, что ее провели. Судя по тому, что в курсе оказались друг детства Бышов и разведенный муж Анисковец, речь идет о чем-то семейном. Марта оказалась посвящена в проблему на правах самой близкой подруги.

И все-таки что-то не сходилось. «Фигура умолчания» просматривалась в беседах со многими из знакомых Екатерины Бенедиктовны, а Шульц утверждает, что в тайну были посвящены только три человека, кроме самой Анисковец. Похоже, имеет место какое-то недоразумение. Марта говорит об одном, а Настя имеет в виду совсем другое. Но отступать некуда, надо двигаться вперед на ощупь и очень аккуратно.

— Знаете, — задумчиво произнесла Настя, — а у меня сложилось впечатление, что об этом знают многие.

— О, Бог мой, да что они знают! — всплеснула руками Марта Генриховна. — Они могут знать только одно: Катя отказала ему от дома. Сделала это публично и весьма резко. Вот и все.

Прелестно. Катя отказала ему от дома. Кто такой «он»? И почему она отказала ему от дома, да еще публично и весьма резко? И почему никто не жаждет это обсуждать? Вопросы нагромождались друг на друга, и вся конструкция грозила каждую минуту с оглушительным треском развалиться.

— Интересно, как знакомые Екатерины Бенедиктовны восприняли этот ее поступок? — забросила Настя очередную удочку. — Ведь такой жест требовал немалого мужества, согласитесь.

Выстрел был сделан вслепую, и она ждала результата, в глубине души приготовившись к очередной неудаче.

— Вы правы, голубушка, — кивнула Шульц. — Все испугались. Он — страшный человек и, будучи публично оскорбленным, мог начать рассказывать все, что знал. Но он этого не сделал, и понемногу страсти улеглись. О нем почти не упоминали, но все о нем помнили, в этом я могу вас уверить. Правда, теперь прошло уже так много лет, что его откровения вряд ли могут быть для кого-то интересными и опасными. Ведь случился скандал в середине семидесятых, тому уж лет двадцать. В то время — да, бесспорно, а теперь — вряд ли.

— И почему же он этого не сделал, как вы считаете?

— Из-за Кати, это же очевидно. Он любил ее.

— Екатерина Бенедиктовна отвечала ему взаимностью?

— Это и есть самое сложное. Она, видите ли, любила его много лет. Много — это значит действительно много, десятилетия. Они познакомились, когда Катя была замужем за беднягой Швайштейном, а случилось это вскоре после окончания войны. И с тех пор эта связь не прерывалась, хотя Катя после смерти первого мужа дважды вступала в брак, да и романы у нее были. Знаете, как это бывает — любишь одного, замуж выходишь за другого. Или даже за других. Когда открылась правда, Катя отказала ему от дома, но многолетняя привязанность так просто не проходит. Спустя несколько месяцев она его простила.

— И об этом никто не знал? — догадалась Настя.

— Никто, кроме меня и Ванечки. Петр Васильевич узнал об этом много позже, Катя сама ему рассказала, когда он порвал со своей юной профурсеткой.