Иллюзия правды. Почему наш мозг стремится обмануть себя и других?

Если посмотреть на доброжелательный обман и оптимистичный самообман не как на пороки и слабости, а как на адаптационные реакции в сложных обстоятельствах, то нетрудно представить, что многие из нас, столкнувшись с невыносимой болью, выберут ложь, дарующую надежду, а не истину, ведущую к отчаянию. Разумеется, не все поголовно. Некоторые в унисон Иммануилу Канту заявят, что истина важнее надежды, здоровья и благополучия. Этим храбрецам придется несладко. Как ни крути, естественный отбор волнует не истина, а работоспособность. И ваши шансы на выживание выше, если вы смотрите на мир сквозь розовые очки. Как-то раз в клинике Мэйо в Рочестере, штат Миннесота, провели исследование 534 взрослых пациентов, страдающих от болезни, в конечном счете убившей моего отца, – рака легких. Они разделили пациентов на две группы – оптимистов и пессимистов. Выяснилось, что оптимисты пережили пессимистов на полгода.

Ладно, допустим, оптимисты справляются лучше пессимистов, но как насчет реалистов? Наверняка же можно быть реалистом, при этом не будучи пессимистом? За несколько лет до эксперимента клиники Мэйо в другом исследовании рассматривалась ожидаемая продолжительность жизни 74 гомосексуалов, у которых диагностировали СПИД. В 1994 году, когда исследование опубликовали, этот диагноз фактически приравнивался к смертному приговору. Исследование показало, что пациенты с более реалистичным представлением о болезни и ее результатах умерли на девять месяцев раньше, чем пациенты-оптимисты. Исследователи озаглавили свою работу «Реалистическое принятие как предсказатель снижения ожидаемого времени выживания у геев при СПИДе».

В рамках другого исследования клиники Мэйо ученые попросили пройти психологическое тестирование 839 пациентов, обратившихся в клинику с различными медицинскими проблемами. Этих людей наблюдали в течение следующих тридцати лет, отмечая, кто из них умирает и когда это происходит. Было обнаружено, что смертность среди пациентов с «пессимистическим образом мышления» на 19 % выше.

Если бы я сказал вам, что исследователи обнаружили особый прием, без которого человеческая смертность повышается на 19 %, но его систематически игнорируют клиники и больницы по всему миру, вы бы назвали это медицинской халатностью. Почему каждая больница и медицинский центр не ставит своей целью вселять надежду и оптимизм в пациентов? Дело в том, что мы сами загнали себя в угол: ложь – это всегда неправильно. Вдруг мы дадим людям надежду, а потом нас обвинят в поощрении ложного оптимизма? Не признавая, что обман и самообман иногда могут послужить добру, мы недоумеваем, когда об этом свидетельствуют факты.

Дети Просвещения, мы привязали себя к мачте рациональности, к гению разума. Мы отвергаем интуицию, инстинкты и разноголосые позывы древних способностей нашего мозга. Истина, провозглашаем мы, – вот наше единственное знамя; логика – ветер в наших парусах. А что, если ветер должен дуть в другую сторону? Наше мировоззрение заставляет нас игнорировать подобные доказательства.

Глава 3. Театр исцеления

Это не ложь, если ты в нее веришь.

Джордж Костанза. «Сайнфелд»[27]

.

В 1784 году выдающиеся научные умы всего мира собрались в Париже, чтобы изучить медицинский прибор, который повсеместно провозгласили одним из величайших научных изобретений в истории человечества, способным чудесным образом исцелять все недуги, в том числе даровать зрение слепцам. По сути, он представлял собой не что иное, как чан с водой.

Прибор, который назывался бакэ[28], несомненно стоил того, чтобы на него взглянуть. Сооруженный из полированного дуба, с люком будто для погружения под воду, он напоминал субмарину из «Двадцати тысяч лье под водой» Жюля Верна. По сторонам чана располагались восемь затейливо сплетенных веревок; над каждой из них возвышался металлический стержень, торчащий сквозь крышку. К моменту прибытия толпы пациентов и наблюдателей стержни намагничивались. Калеки окружали прибор. Они привязывались к чану веревками и прижимали больные части тела к намагниченным стержням. Зачастую действо сопровождалось призрачными, сказочными звуками потустороннего вида гармоники, смастеренной из вращающихся стеклянных стаканов.