Иллюзия разобщенности

Примерно через час Джон открыл глаза, услышав рокот танка. Деревьев или кустов, чтобы спрятаться, вокруг не было, поэтому он закатился в глубокую танковую колею. Он хотел смешаться с остальными трупами в поле.

Перебирая руками и ногами в грязи, Джон осознал, что под ним тело, и когда оно шевельнулось, Джон отпрянул и с размаху сунул револьвер в мерно разевавшийся рот. Пара глаз, белых от паники, уставилась на него. Джон поймал пальцем спусковой крючок и стал ждать, чтобы танк подошел ближе. Шум заглушит выстрел.

Дэнни Лос-Анджелес, 2009

I

На скоростном шоссе Дэнни напевал себе под нос партиты Баха и думал о пианисте Глене Гульде в тяжелом пальто. Он очень мало знал о своем отце и о нем тоже часто думал.

Иногда небо было таким ясным, словно смотришь во мрак.

Дэнни переехал в Лос-Анджелес из Шотландии, когда ему было под тридцать, твердо настроившись на успех, на то, что станет снимать фильмы, как считает нужным, и сделает так, что старость у его матери будет легкой.

Он родился в Манчестере, в Англии, и часто представлял себе, как появился на свет. С криком, это точно, в жестком флуоресцентном свете, у матери тряслись руки и блестел лоб, на полу белые полотенца, медсестры в крахмальных формах со стальными часами, приколотыми к фартукам. Пока он был у нее на руках, ничто ему не могло причинить вред.

Когда Дэнни была всего неделя от роду, его отец приклеил к телевизору записку, сообщавшую, что больше он не вернется.

Мать Дэнни меняла работу за работой. Она всегда опаздывала на работу, потому что трудно было найти кого-то, кому можно доверить сына. Ее родители жили в Лондоне. Отец хотел вернуться в Нигерию, но мать была счастливее в Британии. Родители звали мать Дэнни жить с ними, но она не могла представить, как это она вернется в свою прежнюю спальню с ребенком.

Когда Дэнни было лет двенадцать, мать влюбилась, и они уехали из Манчестера в Шотландию.

Брак через два года распался, и в этом было больше облегчения, чем обиды. Мать билась со своим разочарованием в одиночестве, записалась в вечернюю школу, чтобы изучать социологию и сестринское дело. Дэнни обычно шел из школы пешком, сам открывал дверь и смотрел телевизор, пока мама не возвращалась и не начинала заниматься обедом.

У нее было несколько друзей, но больше всего она любила бывать дома с сыном.

Окна многоквартирного дома, где они жили, выходили на супермаркет. Еще рядом был канал, огражденный высоким забором. В сетке прорезали дыры, и забор стал похож на паутину, которую забавы ради порвали прутиками дети. На поросшем травой спуске к мутной воде валялись покрышки, матрас, банки из-под машинного масла и перевернутое порванное кресло. Ученики местной школы часто покупали в супермаркете завтраки и шумно их ели на газоне над металлическими рядами тележек.

К забору ветром приносило мусор, он сбивался в кучи. Летом перевернутое кресло, покрышки, матрас и прочий хлам исчезали в высоких, густых сорняках.

Переехав на другой конец города, в собственную квартиру, Дэнни навещал мать по вечерам, несколько раз в неделю — и каждое воскресенье, с коробочкой шоколадных конфет «Милк Трей», которые они вдвоем съедали, пока смотрели «Хвалебную песнь». Мама могла сказать, с чем какая конфета, по форме. Дэнни любил твердую карамель, потому что ее хватало надолго.

Он сидел, пока мама не уходила спать, потом вызывал такси и ждал, не выходя из дома. Во дворе было уже не так безопасно, как раньше. Банды подростков выкрикивали всякое и шли следом, держась поодаль.

Когда Дэнни упомянул, что подумывает переехать в Лос-Анджелес, мама сразу поняла, что именно этого ему и хочется.

Она приехала в Международный аэропорт Глазго и смотрела, как он черепашьим шагом движется в очереди на контроле безопасности. Он знал, что больше не вернется жить в Шотландию, и чувствовал, как его тянет к себе другой дом, который никогда не станет по-настоящему его домом.

О работе в Лос-Анджелесе Дэнни договорился заранее, чтобы соответствовать иммиграционным требованиям. Он уже несколько лет работал на телевидении. Начал сразу после колледжа, варил кофе и исполнял мелкие поручения. Были и другие стажеры его возраста, но только Дэнни клал на блюдце шоколадку и оставлял актерам записки с комплиментами. Проведя несколько лет на площадке, он нутром чуял, где нужно поставить диван в сцене убийства, как детектив должен заходить в паб, сколько должен простоять у стойки, прежде чем у него случится сердечный приступ, должны ли при его падении разбиться стаканы и кто должен закричать (и как).

К двадцати пяти дела у Дэнни шли неплохо, но ему этого было мало. Вместо того чтобы пойти со всеми в паб после трудного съемочного дня, он шел домой, в свою квартирку, и читал Шекспира, Беккета, Арто и Ибсена — изучал Кассаветеса, Антониони, Озу и Бергмана.

Поставив несколько короткометражек для «ВВС 2», Дэнни начал писать собственные сценарии. Его интересовало столько разных техник. Идеи вспыхивали, как язычки пламени.