Иллюзия закона. Истории про то, как незнание своих прав делает нас уязвимыми

В качестве примера реализации данного принципа можно привести громкое дело 2012 года (40), когда Апелляционный суд решал вопрос о том, должны ли два мальчика, родители которых являются ортодоксальными евреями, получать образование в соответствии с волей отца – в ультраортодоксальной хасидской или харедимской школе для мальчиков и девочек – или с волей матери – в общеобразовательной «современной ортодоксальной» школе. Различия были кардинальными. Харедиты не разрешают детям смотреть телевизор, в основном у них нет доступа к интернету или социальным сетям, а общение с детьми, не принадлежащими к общине харедитов, запрещено. Современная ортодоксальная школа, напротив, разрешала гораздо больше в отношении телевидения, религиозной одежды и общения вне общины. Как отметил суд, значение принятого им решения выходило за рамки простого выбора школы: оно касалось «гораздо более фундаментального образа жизни» детей.

Трудно вкратце передать всю глубину анализа понятий «благополучие» и «наилучшие интересы», проведенного судом, и судебное решение в целом представляет собой поистине увлекательное чтение даже для тех, у кого в жизни юриспруденция не занимает главенствующее положение (если предположить, что такие любопытные вообще существуют). По словам суда, при проведении оценки учитывался «широкий спектр этических, социальных, моральных, религиозных, культурных, эмоциональных и социальных соображений», включая «все, что способствует благополучию и счастью ребенка или имеет отношение к его развитию, настоящей и будущей жизни как человека». В официальном судебном решении был упомянут Джон Донн, обсуждалось аристотелевское понятие «хорошая жизнь», подчеркивалась важность уважения религиозных принципов, а также подробно рассматривалось возможное влияние двух школ на будущее детей. Выслушав многочисленные показания и свидетельства, суд пришел к выводу, что по ряду причин – включая образовательные возможности, эмоциональное воздействие на детей и тот факт, что более либеральное образование не лишит детей возможности вернуться к своим религиозным корням, если они сами того пожелают, став старше, – предложение матери наилучшим образом отвечает интересам детей.

У МНОГИХ ЛЮДЕЙ ПО ПОНЯТНЫМ ПРИЧИНАМ САМА МЫСЛЬ О ТОМ, ЧТО СУД МОЖЕТ УКАЗЫВАТЬ, КАК ИМ ВОСПИТЫВАТЬ СВОЕГО РЕБЕНКА, ВЫЗЫВАЕТ ИНСТИНКТИВНОЕ ОТТОРЖЕНИЕ, А ТО И ОТКРЫТУЮ ВРАЖДЕБНОСТЬ.

Однако ее, возможно, будет легче принять, если рассматривать не через призму попирания судами родительских прав, а как общественную гарантию того, что в случае разногласий между законными опекунами ребенка на защиту его интересов всегда встанет назначенный государством судья.

Между тем для решения каких-либо конкретных вопросов, связанных с ребенком, в суд могут обращаться не только его враждующие родители. Возвращаясь к случаям, с которыми вы ознакомились в начале данной главы, стоит отметить, что вопрос о медицинском лечении маленьких детей также может решаться на основании частного обращения в суд по семейным делам. Закон и врачебная этика обязывают врачей действовать в наилучших интересах ребенка или подростка в возрасте до восемнадцати лет, которому они оказывают медицинскую помощь[27] (41). Чаще всего мнения родителей и врачей совпадают. У подавляющего большинства больных детей врачи и родители приходят к согласию по поводу того, какое именно лечение отвечает наилучшим интересам ребенка. В исключительно редких ситуациях врачи и родители все же расходятся во мнении до такой степени, что для принятия решения о лечении приходится вмешиваться суду (42).

В случае возникновения спора механизм его разрешения находится в ведении суда. Дети постарше, к примеру, могут оказаться достаточно компетентными, чтобы дать согласие (анализ их «компетентности» включает оценку степени их зрелости и способности понимать, о чем идет речь), однако могут и отказаться от лечения, которое, по мнению врачей, отвечает их лучшим интересам[28].

В 1993 году, словно отголоском романа Иэна Макьюэна «Закон о детях», пятнадцатилетний больной лейкемией отказался от спасительного переливания крови на том основании, что это противоречило одному из принципов его религии Свидетелей Иеговы. Больница обратилась в Высокий суд за разрешением лечить мальчика в соответствии с его наилучшими интересами, какими их видели врачи. Суд, приняв во внимание пожелания и религиозные убеждения мальчика как часть общей оценки его наилучших интересов, тем не менее постановил, что переливание должно быть проведено[29] (43). У этого случая было трагическое продолжение: через несколько лет, когда этот юноша достиг совершеннолетия, лейкемия вернулась, и ему уже никто не мог запретить отказаться от лечения, в результате чего он умер мучеником своей веры.