— Именно это я и собираюсь сделать, — сказал Штейн. Он повернулся к выходу из комнаты планирования. — Я либо подам в отставку, либо напишу прошение о переводе. Сообщу вам об этом утром.
— Задержись-ка, — сказал Гораций Хаббл, худой, долговязый, коричневокожий, с длинными руками; казалось, что суставы его рук и ног болтались свободно, как у марионетки. — Возможно, ты не хочешь исполнять приказы Марка, Штейн, но мои приказы ты будешь исполнять до тех пор, пока ты в списках этой станции. Так что задержись-ка на минуту. Возможно, мы сможем обсудить твои проблемы.
— Здесь не о чем беседовать, — сказал Штейн, снова взглянув на Рэйса.
Тем не менее он остановился и посмотрел на Брота и Марка. — Если только Брот не захочет изменить своего решения.
— Я еще с тобой поговорю…
— Нет, — сказал Марк, кладя руку на здоровое плечо Брота, успокаивая своего приемного отца. — Позволь мне самому поговорить с ними, Брот.
Штейн, ты был на станции, когда Брот принес меня. Ты меня знаешь…
— Я знаю тебя, парень, ты мне нравишься, если уж на то пошло, ответил Штейн. — Но в моем квадрате более двух тысяч четырехсот колонистов. Я обеспечиваю безопасность их жизней. Кому нужен пограничник, не способный справиться с работой? Возможно, Марк, ты очень скоро научишься ставить на уши даже черта лысого, но пока ты — желторотый птенец с Земли и твоя голова набита знаниями из учебников. И мои колонисты, то есть — твои колонисты, Марк, на захотят есть книги, когда нагрянет зима. Я еще раз повторяю — я собираюсь уйти.
— Подожди… — позвал Рэйс Хаббл, когда Штейн повернулся.
— Нет, Рэйс, — сказал Марк, — пусть он уходит. Если он решил, то не станет меня слушать. Мне нечего сказать ему. Или, — он посмотрел на Орвала Белотена и Пола Трюгве, двух других пограничников, — любому другому, кто решил, что я еще несмышленый мальчишка.
Орвал Белотен, невысокий, круглолицый пограничник, которому было чуть за тридцать, заерзал в кресле и уставился в пол.
Пол Трюгве, худощавый, темноволосый пограничник, которому недавно исполнилось двадцать восемь, смотрел не мигая на Марка, но и на его лице явственно читалась тень сомнения.
— Что ж, на том и порешим, — сказал Штейн. И направился к двери.
— Будет лучше, — произнес Марк ему вслед, если ты все-таки предпочтешь перевестись, а не подать в отставку, Штейн. Скажем, на случай, если через год ты изменишь свое мнение обо мне.
— Хорошо, перевод, — согласился Штейн и вышел.
— Ну ладно, — обратился Марк к трем оставшимся, пододвинув кресло для себя. Теперь они сидели лицом друг к другу, четверо пограничников в креслах и их командир в госпитальной постели. — Я объясню вам, почему принимаю предложение Брота. Выслушайте меня, а затем решайте — остаетесь со мной или подаете рапорты о переводе. Штейн прав. Я зеленый молокосос и только что прибыл с Земли; более того, я зеленым молокосос, которым провел свои первые тринадцать лет вдали от Земли, на этой станции, и который знает, что не существует заменителя опыту, когда ты — пограничник. Но случилось так, что я вернулся как раз в тот момент, когда устоявшаяся структура порядка вещей готова рухнуть. Кто-нибудь из вас понимает, о чем я говорю?
Он посмотрел на них. Все они безмолвно смотрели на него.
— Я и не ожидал от вас утвердительного ответа, — сказал Марк. Единственное место, с которого можно разглядеть смысл моих слов, — Земля.
С Земли все выглядит удивительно ясно и просто. Ведь сама идея колониальной политики готова рухнуть под своим собственным весом.
— Это твои домыслы, Марк? — спросил Рэйс.
— Эта идея принадлежит определенному кругу земных ученых, которые проявили желание разобраться в ситуации. Например, человек по имени Уилкес Даниэльсон, который был моим учителем в Земля-сити. Вся беда в том, что такой человек, как Уилкес, может заставить вас слушать себя, а говорит он так, что у вас голова пойдет кругом, и вы его слушаете, потому что у него имеется репутация. Но никто не может через пять минут вспомнить, о чем он только что говорил, потому как всем предпочтительнее было бы не слышать всего этого с самого начала.
— Марк, — сказал Орвал Белотен, — ты хочешь поставить на карту будущее этой Пограничной станции и всей нашей колонии, а в конце концов, и жизни всех нас из-за какой-то теории, выдуманной книжными червями там, в Земля-сити, где они понятия не имеют о здешних условиях, да и не хотят ничего знать об этом?
— Нет, я ничего не хочу поставить на карту, Орв, — ответил Марк. — В данном случае речь идет уже о вулкане, который рано или поздно, но взорвется. Речь идет о том, готовы ли мы принять решение действовать сейчас или будем ждать до тех пор, пока не увидим, как нас начнет захлестывать раскаленная лава.
Орв кивнул и откинулся в своем кресле, покусывая нижнюю губу. Марк повернулся к Полу Трюгве:
— Что скажешь ты, Пол?
— Я внимательно слушаю, — ответил самый молодой из пограничников станции.