Я вспомнила субботнее утро, когда не нужно идти в школу и ты весь предоставлен себе. Тогда я вставала раньше Джейкоба, чтобы украдкой послушать, как напевает мама: ее склонивший голову силуэт маячил за тонкой занавеской, подсвеченный солнцем. Временами раздавался стук швейной машинки – мягкий, размеренный, похожий на стрекот водяного колеса. Сердце сладко екнуло: хотелось протянуть руку и отодвинуть занавеску, поздороваться с мамой. Но что-то неправильное было в этой сгорбленной фигуре… Я замерла, и рука повисла в воздухе, касаясь кончиками пальцев невесомого тюля.
Раздался тихий смешок, похожий на шорох волн. Я отдернула руку и, не дыша, отвернулась.
Тонкий свист, похожий на визг плети.
Чья-то рука пробила мою спину, впилась когтями в сердце и жадно сжала его. Холодная волна онемения и ужаса охватило все тело.
– Оливия!
Я смущенно опустила взгляд на багровое пятно, расплывающееся по груди. Алекс протянул салфетку:
– Держи.
– Ты сжала пакет и поперхнулась, – заметила Холли.
Я покачала головой и выдавила жалкую улыбку. На салфетке остались яркие разводы.
– Задумалась.
Мимо нас прошел Хейзелтон; он скользнул взглядом по мне и Алексу и отвернулся. Я заметила, как он исхудал: и без того сухие щеки ввалились, руки стали похожи на плети. Я почти видела сквозь прозрачную кожу бурое тело имаго; когда Хейзелтон поворачивался к свету, его щеки просвечивали, вырисовывая очертания хищных челюстей, острых зубов и извивающегося языка. Ни разу не встречала таких имаго: все они были похожи на обычных людей, да и вели себя как люди. Когда я смотрела на Хейзелтона, то испытывала странное чувство… будто встретила в туристической пещере доисторическое чудовище.
В голове снова помутилось: на секунду или две я потеряла контроль над собой. Тело стало ватным, моя рука поднялась, сгибая и разгибая пальцы…
–
Рухнув на колени, я ощутила боль и смутно обрадовалась. Способность ясно мыслить вернулась, но теперь все пялились только на меня: кто-то испуганно, кто-то неприязненно. Холли смотрела с нескрываемым ужасом.
Это она притягивала ко мне Королеву. Она была во всем виновата.
– Оливия, на два слова. – Хейзелтон смотрел на меня, не мигая.
Я поплелась к нему. Опять какое-то поручение, от которого мне станет дурно и больно…
– Доминик Осман вчера сбежал. – Хейзелтон бросил окурок под ноги.
Доминик… где я слышала это имя? Смутная тревога не позволяла вспомнить; я покосилась на Холли.
– Могу я взять кого-нибудь в помощь?
– Нет. Это работа, а не увеселительная прогулка, – спокойно отчеканил Хейз. – Не забывай: ты здесь до тех пор, пока слушаешь меня. В противном случае твоя голова останется висеть у входа.
Мы обменялись колкими взглядами. Мне на самом деле хотелось взять Холли, но не потому, что в одиночку было скучно. Просто
– Хотя, знаешь, Оливия… можешь взять с собой своего друга. Но только его.
Сдерживая глухую ярость, я кивнула.
Ночь уже опустилась на землю, и под светом луны дома и деревья отбрасывали длинные глубокие тени. Под ботинками похрустывала замерзшая земля – снега не было, но лежал легкий иней. С каждым шагом, приближавшим меня к дому беглеца, напряжение усиливалось. Я бросила косой взгляд на Алекса: он тоже нервничал.
Окна одноэтажных домишек были темными – там спали люди, не подозревая, что по улице вышагивает парочка вампиров, направляющихся на страшную казнь. Я на мгновение позавидовала им: такие проблемы, как кредит, поломка машины или квартальный отчет, сейчас казались просто детскими страшилками.
Мы остановились перед кирпичным домиком с зеленой крышей. Алекс вошел первым, прикрывая меня и мягко ступая по старым половицам. В холле было черным-черно. Из-под ног с паническим писком шмыгнула крыса. Алекс приоткрыл одну из дверей, осторожно заглянул туда и покачал головой. Пусто. То же и со второй, и с третьей.
– Неужели он сбежал? – Возвращаться к Хейзелтону без хороших новостей было бы смерти подобно.
Из последней запертой комнаты раздался тяжелый хрип. От страха волосы на голове встали дыбом, а пальцы похолодели; обменявшись настороженными взглядами, мы с Алексом приблизились к двери, из-за которой доносился страшный звук.