Я недоверчиво взяла пакет, но пить не стала. Алекс повел себя доброжелательнее: вскрыв пластиковый клапан, он припал к мешку. Марк пил маленькими глотками, искоса поглядывая на Грейси, смеющуюся над шутками каких-то незнакомых темнокожих имаго. Я с болью вспомнила Джеремию. По спине пополз холодок.
– Ешь, – улыбнулся Марк. У него оказалась красивая улыбка. – Я не отравлю тебя.
Я вскрыла клапан и осторожно глотнула. В воздухе разлился густой запах крови. Холли встрепенулась, издав странный звук, словно где-то открыли слив, и не по-королевски подобрала слюни.
– Хочу есть, – заявила она. – Где холодильники?
Алекс молча указал на вытянутый стальной ящик. Холли направилась к нему так быстро, будто не ела неделю. Марк проследил за ней и снова обернулся к Алексу.
– Почему вы уверены, что Королеву может убить только Игла? Можно смазать ядом Юной обычное оружие.
– На клинке есть маленький желобок для яда, и он…
Я рассеянно слушала рассказ Алекса про Иглу. Все это я уже знала, в новинку это было только для Марка; он серьезно хмурился и кивал. Жуткая апатия навалилась непроницаемой душной пеленой. Мы не представляли, как отобрать у Майло Иглу, где он вообще может быть – предположение, что имаго мог находиться у Королевы, оставалось предположением. Желая уединиться, отдохнуть и успокоиться, я махнула рукой Алексу и Марку и направилась к молельне.
Запертая на ключ дверь отсекла меня от всего мира. Дыхание участилось, стало неровным, хриплым. Я, задыхаясь, сползла по стене вниз, на пол, и поджала ноги, упирающиеся в дверь.
– Господи, я не знаю молитв, – прошептала я, мысленно представив Библию. Да я же в жизни ее не читала.
Взгляд упал на нацарапанный на стене крест. Ничем не сдерживаемые слова рвались наружу, перегоняя друг друга.
– Я не знаю ни единой молитвы, – снова начала я, – но вряд ли тебе нужен какой-то язык, так?
Крест безмолвно темнел. Я всхлипнула: сухую блокаду наконец прорвало, по щекам побежали долгожданные слезы.
– Мама говорила мне в детстве, что когда я окажусь в тупике, то всегда смогу обратиться к тебе за помощью. – Я вытерла щеки. – Что ж, вот оно. Я в таком тупике, откуда не выбираются. Будто меня… меня кто-то бросил в могилу, а теперь засыпает землей.
В молельне царила тишина, нарушаемая лишь моим голосом. Я всхлипнула и раздраженно ударила ладонью по полу:
– Где твоя хваленая сила? Почему маленькая девочка должна убить собственную мать? Почему здесь среди мертвецов ходят дети?
Голову пронзила острая боль. Кто-то словно залез в нее с ногами, быстро заглянул в мысли… и исчез. Моя рука, зажимающая рот, впилась ногтями в щеку и оставила на ней маленькие полумесяцы, заполненные кровью. Глупая потребность помолиться прошла; теперь мне было страшно.
Кто-то хотел выяснить, где я.
В канун Рождества унылую жизнь в бункере нарушил высокий визгливый звук: Хейзелтон в нелепом колпаке Санта-Клауса, стиснув в зубах сигарету, орудовал перфоратором – сверлил стену. Под облупившейся розовой стремянкой, на которой он стоял, пол был усыпан крошевом.
– Что ты делаешь? – громко поинтересовалась Грейси, остановившись у подножия стремянки.
Я прислушалась. Пальцы уже болели от грязно-белых проводов фонариков, которые я безуспешно пыталась распутать.
– Что? – переспросил Хейзелтон, заглушив аппарат.
–
– Колонки. – Хейз наморщил лоб и усмехнулся уголком рта с сигаретой. – В этом подземелье слишком тихо.
– То есть?
– Музыка. Я проведу к нам живые голоса. – Хейз вновь поднял перфоратор. – Иди, поиграй где-нибудь в другом месте.
Гневный вопль Грейси заглушил свист вгрызающегося в бетон сверла. Я усмехнулась и воткнула штекер гирлянды в розетку. Лампочки, вспыхнув, ярко замерцали в полумраке убежища.
– Красиво.
Рядом присел Алекс. Его глаза поблескивали в свете гирлянды, а на губах играла улыбка, не обычная вымученная, а искренняя и веселая. Наконец-то я увидела в нем того, кого знала до своего превращения. Его лицо было так близко, на бледной коже танцевали блики перемигивающихся лампочек… Мое сердце, переродившееся и получившее шанс на вторую жизнь, пропустило удар.
– Привет, – слабо улыбнулась я.
Мы смотрели друг на друга, окруженные сиянием. Мне было страшно вспоминать историю Алекса – о том, как он разлюбил Алису после перерождения. Но я понимала, что меня его участь не настигла. От взгляда на Алекса становилось жарко; что-то внутри сладко екало, когда он приближался, и в ужасе застывало, когда его не было рядом. «Узы, – подумала я. – Так вот как, оказывается, это происходит». Он склонился ко мне.
– Я люблю тебя, – прошептал Алекс практически в самые мои губы.
– И я… – слабо отозвалась я.