Имам Шамиль

За воровство, убийство, взяточничество, предательство и трусость предусмотрены самые жестокие и унизительные меры. Я приведу этот «Низам» в исполнение без всякого послабления. И не допущу заступничества, пощады и сострадания даже по отношению к самым близким, осмелившимся сделать шаг к бесчестию.

— Этот «Низам» должен быть переписан многократно и доведен до каждого мыслящего, — сказал имам в заключение.

* * *

В свободные от молитв и работы вечера Шамиль старался уделить внимание не только родным, близким, друзьям, но и простым людям и даже пленным. Особенно часто встречался он с князем Орбелиани, тот умел говорить по-аварски. Ему нравился грузин, который всегда держался с достоинством.

В день, когда пленных солдат и офицеров казикумухского гарнизона доставили в Дарго, майора Орбелиани поставили к стене. Князь стоял во весь рост. Гордо откинув голову, спокойно смотрел он на целящихся. Остановив мюридов, наиб Джавад-хан спросил его:

— Скажи, храбрец, какую смерть ты хотел бы избрать для себя?

— Любую, которая избавит меня от позорного плена, — ответил Илико Орбелиани.

Джавад-хан испытывал князя на храбрость. Никто не имел права расстрелять пленника без санкции Государственного совета.

Когда доложили Шамилю о поведении князя, тот вызвал к себе Орбелиани и сказал ему:

— Поистине ты человек мужества. Дарю тебе свободу в пределах этого села. Но ты должен дать клятву, что не сбежишь и в переписке с семьей и бывшим начальством не будешь касаться того, что не относится к делу обмена и выкупа. Кроме того, обратишься через наместника к царю с просьбой обменять тебя на моего сына Джамалуддина, отданного в аманаты под Ахульго.

Князь ответил:

— Могу поклясться в том, что не убегу от вас, но из обращения к царю ничего не выйдет, и потом, нескромно с моей стороны обращаться к императору с таким прошением.

Пленные офицеры содержались в здании, примыкающем к дому Шамиля. Прислуга относилась к ним внимательно, зная, что каждый из них может быть обменен на горца или за каждого может быть получен большой выкуп.

Всегда подтянутый, опрятный, Орбелиани отдавал честь при встрече с имамом. Шамиль нередко приглашал князя на ужин. Илико переводил на аварский письма, которые получал от родных и из штаба главнокомандующего. Слушая его, имам говорил:

— Умно делает царское правительство, обучая военнослужащих языку тех народов, с кем ведет войну.

Ответы на письма пленного князя из канцелярии наместника были короткие и неутешительные. В них говорилось об отсутствии ответа от его величества на просьбы и ходатайства. Родные и близкие писали о том, что постараются со временем собрать требуемую за него сумму денег.

— Я хоть и князь, но не из богатых. Представители моего рода не занимались накоплением добра, большей частью они были военачальниками, хотя происходили из династии грузинских царей.

— Ничего, я подожду, о деньгах идет речь между прочим, меня больше устроит обмен на людей, дорогих и нужных мне, — говорил Шамиль.

Орбелиани молча вздыхал.

— Я знаю, — продолжал имам, — что нелегко влачить существование пленника на чужой стороне. Вот так и старший из моих сыновей, отданный в аманаты, стал моей болью. День и ночь думаю о нем, надеюсь, что обменяет его царь на тебя. За год до того я выдал им племянника Гамзата — сына покойной сестры моей Патимат. Перед падением Ахульго она бросилась в Койсу и погибла. Пал и муж ее. И за Гамзата болит душа. В нем тоже есть часть моей крови. Много лет ничего не слышу о них, но доходят слухи о том, что живы, слава аллаху!

— Имам, не беспокойся, офицеры, приезжавшие из столицы, рассказывали, что для мальчиков созданы неплохие условия, их учат и, несомненно, когда-нибудь вернут тебе, — успокаивал имама Орбелиани.

— Дай бог, дай бог, — повторял имам и снова, обращаясь к князю, говорил: — Пиши, Илико, сардару в Тифлис, пусть еще раз обратится к царю. Ничего мне не нужно — ни денег, ни богатств. Я никогда не был рабом красного и белого металла. Самое дорогое для меня в этом тленном мире — здоровье и благополучие родных, близких, друзей, соратников. Ты, Илико, не простой милицейский сотник. Какой бы ты ни был князь, но все-таки являешься мужем внучки царя. Возглавлял хунзахский гарнизон после Хаджи-Мурада, командовал отрядами на равнине и в Кази-Кумухе. Пиши, проси!

— Напишу, — отвечал Илико.

Имам предупреждал:

— Ты ведь дал клятву писать только то, что касается наших переговоров, и ничего лишнего.

— Имам, я никогда не нарушу данного слова. И нам, русским офицерам, не чуждо понятие — честь. Мы тоже умеем ценить великодушие победителя.

Иногда Шамиль приглашал Шуанат побеседовать с Илико по-русски.

— Поговорите, я хоть и не понимаю слов, но послушаю. К сожалению, бывая изредка в Шуре в годы детства, я научился произносить только лишь «твая-мая», «матушка», «батушка», — с улыбкой говорил Шамиль, поглядывая на жену.

Шуанат с удовольствием начинала беседу, кокетливо прикрывая лицо шарфом. Обычно она заводила речь о совершенстве единобожия и шариатских законов.