Имам Шамиль

— Послушайте, Шуанат! — делая ударение на окончании имени, восклицал Илико. — Я преклоняюсь перед вашей красотой, умом, но все же не могу согласиться с вами и найти оправдание вашему отречению от христианства. Что общего вы могли найти с этим фанатичным, невежественным народом?

— Князь, не смейте так отзываться о народе, с которым я связала судьбу.

— Простите, пожалуйста, Шуанат. Тот, с кем вы связали судьбу, несомненно является исключением. Он учен, умен, может относиться к числу тех рыцарей, перед которыми могут пасть ниц королевы. Что касается религии и народа вообще, вы меня извините, я остаюсь при своем мнении.

— Скажите, князь, а разве христианам или католикам не свойствен фанатизм? Или вам ничего неизвестно о крестовых походах и жестокостях крестоносцев?

Илико молчал.

— И разве творец не един? — продолжала Шуанат. — Я вполне согласна с мужем, которому удалось убедить меня, что поклонение писаным иконам подобно идолопоклонству.

— Сударыня, бога ради, молю вас, не говорите такие вещи. К чему эти разговоры? Уж не собираетесь ли вы сделать из меня убежденного исламиста?

— Нет, князь, вы вольны признавать святую троицу. Я только отвечаю на ваш упрек и хочу пояснить, что библейский Иисус — Иса по Корану, Ной — Нух, Моисей — Муса, Яков — Якуб, Авраам — Ибрагим, Иосиф — Юсуф. Магомед и другие относятся к числу святых — посланников божиих и в писании магометан.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил Орбелиани.

— О некоторой религиозной общности и то, что пророки есть пророки, а бог един, незрим, вездесущ, всемогущ.

— О женщины, легковерные создания! — воскликнул князь. — Живя здесь, вы, наверное, убедили себя в том, что эти условия жизни гораздо лучше тех, которые вы знали прежде, не правда ли?

— Нет, не правда! Я понимаю, что вы хотите сказать… должна признаться, что меня нисколько не удручает бедность быта горцев. Конечно, гораздо легче жить в домах с удобствами, в княжеских дворцах… Этого края еще не коснулась цивилизация. Задымленные сакли с открытыми очагами скорее похожи на норы. Здешние люди не знают накрахмаленных простынь, фарфора, фаянса. Их посуда — гончарного производства, утварь — из меди. Не каждый горец пользуется туалетным мылом. Вместо керосина и свеч используют сальные фитили или коптилки, наполненные нефтью, которую доставляют сюда в бурдюках. Но зато сколько самобытного, возвышенного у этих непосредственных, замечательных детей суровой природы. Приходится восхищаться их беззаветной любовью к отчизне и свободе.

— Разве эти качества чужды русскому народу, грузинам или армянам? — спросил князь.

— Я не сомневаюсь в этом, а только подчеркиваю, что лучшие чувства, украшающие просвещенного человека, не чужды и этим отсталым народам, которых ваши соплеменники и русская знать считают дикими туземцами.

Илико молчал.

— Скажите, князь, сколько раз в день вы моете ноги? — вдруг спросила Шуанат.

Смущенный офицер, покраснев, пробормотал:

— Вы хотели сказать — руки?

— Нет, ваша светлость, именно ноги.

— Ну как вам ответить… в этих условиях мы моем их раз в несколько дней, а то и реже.

— Позвольте спросить, разве ваши условия хуже, чем у простых горцев?

— Да нет, пожалуй, лучше.

— Ах вот как! — воскликнула Шуанат. — Вы, дворянин, человек образованный, светский, моете ноги раз в несколько дней. А эти невежественные туземцы четыре, а то и пять раз в день моют ноги, руки по локоть, умывают лицо и совершают прочие омовения перед молитвой. Ни один из них не войдет в дом, не сбросив башмаков у порога.

— Сдаюсь, сударыня, сдаюсь! — Этим восклицанием князь всегда кончал разговор, не имея больше доводов в пользу своих воззрений…

Шамиль любил беседовать с князем о военном искусстве, политике, о жизни народов и правителей далеких, неведомых стран.

Однажды князь Орбелиани спросил:

— Имам, почему бы тебе не взять пример с турецкого султана и не жить в дружбе с Россией? Твоя страна граничит с великой державой. Ваш народ мог бы извлекать большие выгоды из торговли и прочих отношений с русскими.

Шамиль ответил:

— Напрасно думаешь, что я не понимаю выгоды добрых отношений с сильным соседом. Но не всякий слабый может стерпеть, когда на него идут с поднятым оружием, стараясь не только унизить, но и захватить то малое, которое принадлежит слабому. А что касается турецкого султана, откровенно говоря, я не верю ему и не считаю его честным исполнителем шариата. Если бы султан и шах были истинными мусульманами, они, видя, что мы терпим притеснения от неверных и нужду, хоть чем-нибудь помогли бы нам. Я слышал, что султан Абдул-Меджид такой же разбойник, как ваш Микалай.

— А шах, по-твоему, лучше?

— Нисколько! Все они — и султан, и шах, и царь — всегда смотрели на нашу страну как сытые волки на ягненка: пожирая глазами то, что не лезет в брюхо.

— У ягненка теперь выросли ветвистые рога, — с улыбкой заметил князь.

— Это неплохо. В стаде, которое живет постоянно под угрозой нападения хищников, выживают сильные, которые бывают способны не только бежать к неприступным высотам, но и вспарывать брюхо матерым.

* * *