Имам Шамиль

Тогда было решено попытаться выкрасть младшего сына Шамиля Магомеда-Шапи, надеясь этим принудить имама расчистить путь к отступлению. К хозяину дома, в котором остановилась после ухода из Дарго семья Шамиля, был заслан его родственник, которому обещали нескольких мерок золота, если он поможет выкрасть мальчика. План почти удался, Магомед-Шапи, игравший в лесу со своими друзьями, зашел слишком далеко. Там его уже поджидали похитители с оседланными лошадьми. Почувствовав неладное, сын Шамиля стал звать на помощь, а его друзья побежали в село и рассказали о случившемся. Люди бросились на помощь и вырвали Магомеда-Шапи почти из рук похитителей.

Шамиль отправил семью в более безопасное место. А затем, на виду у Воронцова, демонстративно производил маневры и церемониальные марши своего "русского батальона" под сопровождение военных барабанов и флигель-горнов. Узнав бывших подчиненных и не снеся насмешки, командиры бросились в атаку на перебежчиков, но были отброшены.

Положение Воронцова становилось все более угрожающим. Высланный в лес для встречи транспорта с продовольствием и боеприпасами отряд Клюки фон Клюгенау попал в засаду и понес большие потери. Остатки транспорта чудом пробились к главным силам, бросив большую часть имущества и три орудия.

Положение стало критическим. Воронцов сжег палатки, закопал пушки и начал отступление. Он решил пробиваться вниз по течению Аксая к Герзель-аулу, откуда к нему на выручку выступил отряд Фрейтага.

13 июля войска наместника форсировали Аксай и с непрерывными боями пошли вниз через Белгатой, Центорой, Шуани, Урдали и Алерой. На этом пути все ужасы лесных боев повторились, но с той существенной разницей, что теперь войска отступали, а горцы их преследовали и беспрепятственно нападали со всех сторон. "Убивали их и валили, как сжатые снопы и срубленные деревья", — писал хронист Шамиля. Не менее ужасную картину рисовал очевидец из отряда Воронцова: "Около едва только прочищенных завалов образовались новые, составленные из трупов людей и лошадей, сваленных одни на другие". Уже женщины и дети вступали в дело, отбирая у обессилевших солдат лошадей и имущество. И был даже уведен в чащу мул, на котором везли казну отряда.

Во всем отряде обороняли теперь лишь ослабшего Воронцова, которого несли в железном сундуке. Холод и голод превратили отступление в сплошной кошмар. Для большинства пищей стали сок деревьев да дикие коренья. Если у кого оказывался початок кукурузы, за него предлагали большие деньги, но никто не хотел быть богатым трупом. Когда отряд уже не в силах был двигаться, устраивали стоянки, чтобы отдохнуть и собрать уцелевших.

На одной из таких стоянок пропала корова, которую специально держали для Воронцова, нуждавшегося в свежем молоке. Оказалось, что корову зарезали и съели ширванские милиционеры во главе со своим начальником Джавад-ханом. Опасаясь расправы за содеянное и считая дело конченым, Джавад-хан нанял за 100 золотых монет проводника, который тайными тропами вывел его из леса.

Спасение пришло нежданно. Шамиль получил известие о смерти своей жены Патимат. Он должен был торопиться на похороны, но опасался, что без него Воронцов может выскользнуть из лесной западни. Наибы убедили имама, что и сами справятся и что полный разгром Воронцова неизбежен.

Весть о том, что Шамиль покинул место битвы, в лагере Воронцова встретили с ликованием.

18 июля к Воронцову сумел пробиться Фрейтаг с семью батальонами, 300 казаками и при 13 орудиях. Блокада была прорвана, и 20 июля остатки войск добрались до Герзель-аула.

Роберт Фрейтаг был сыном немецкого пастора, начал службу прапорщиком в 1821 году, участвовал в Польской кампании 1831 года, а в 1838 году попал на Кавказ уже старшим адъютантом штаба Кавказского корпуса. Здесь он командовал войсками на Лезгинской кордонной линии, затем Куринским егерским полком, а с 1842 года — 2-й бригадой 20-й пехотной дивизии. За спасение Воронцова он получил чин генерал-лейтенанта.

Экспедиция Воронцова, вошедшая в историю под названием «Сухарной» или «Даргинской», стоившая 3631 человек убитыми, множества пленных, огромных материальных потерь и не принесшая никакой пользы, закончилась.

Оплакивая своих генералов Пассека, Викторова, Фока и Василевского, Воронцов горестно вздыхал: "Грозил мне шайтан Шамиль, и дело вышло так, как он сказал".