Имажинисты 1921

Был тихий день и плыли мы в тумане.
Я от роду не видел этих мест.
В последний раз на крест взглянул в Рязани,
И с этих пор я не гляжу на крест.
Тяжелый сон мне сдавливает горло,
И на груди как будто море гор.
Я вижу: надо мною ночь простерла
Свой удручающий простор.

Рязань

12 окт. 1920.

«Короткого, горького счастья всплеск…»

Толе Мариенгофу

Короткого, горького счастья всплеск,
Скрип эшафота.
Пьяных и жестких глаз воровской блеск,
Запах крови и пота.
Что ж ты не душишь меня,
Медлишь напрасно?
Может быть Судного дня
Ждешь ты, о друг мой несчастный?
Горек и страшен плод
Нашей недолгой любви.
Песня, что бритва. Весь рот
От этих песен в крови.

Тифлис

апрель 1920.

«Улыбнулся улыбкой мертвецкой…»

Улыбнулся улыбкой мертвецкой

На пьяную шутку убийцы.

О, Боже, Боже, как сладок запах крови,

И я душой прокаженной этот запах ловлю.

II сумерки бани турецкой

Сквозь сумерки звезд мне видятся,

И ты мою кровь приготовил

Для черного слова: – люблю.

Мутный фонарь, икая,

Выплевывал бельма из глаз.

К убийце душой приникая,

Крестился в последний раз,

И видел – вздымались, как трубы,

Красных рук широкие губы.

Дорога в Крым

май 1919.

«Уста пристегнув к стремени…»

В. Хлебникову

Уста пристегнув к стремени,
Мы больше не слышим, не дышим.
О ком шумят воды времени,
И Лотос каспийский, пышный'?
Раскрыла колени Астрахань.
Глядит, смуглый горб обнимая,
Как синяя линия ястреба
Колеблется в воздухе мая.
Мы можем крикнуть земле: стой!
Телегой она остановится.
И каждая буква невестой
Червонного солнца становится.
И ты над собой пролетаешь,
Как туча над сонной водою.
К ладони звезды приникаешь
Своей астраханской ладонью.
Уста пристегнув к стремени
Летим, как рыбы на привязи,
Как будто кусок, из времени
С мясом и кровью вырезанный.

Киев

май 1919.

«Черное знамя души…»

Черное знамя души
Языком полоумного беса
Над людским многолиственным лесой
Извивается в мертвой тиши.
И не знает, чьи руки лизать –
Палача ли с кровавой икотой,
Или тихое поле киота,
Где убитая горем Мать
Из тяжелой глядит позолоты.
Тишина. И никто не метнет
На безумца горящего взгляда.
Только смерть, как святую награду,
Обнищалую руку дает.

Москва,

ноябрь, 1920.

«Помню дикое море эфира…»

Помню дикое море эфира,
Распутина душный труп.
Нет, не для этого мира
Черное золото губ.
Парус белых ладоней
Тихо качается, и –
Каждой ниточкой стонет
О невозможной любви.
Брат мой! Грудью тяжелой
Приникни к моей груди.
Солнце любви безполой
Новым Христом – взойди!

Москва,

зима 1920.

Анатолий Мариенгоф

Фонтаны седины

1

Лучами выпитый колодезь
Эта грудь.
Не припадай!
Ведром любви слезы не вычерпать.
Сто первый день
Колодой
На ногах,
Несу прохладу,
Несу снега.
И медленно зеленая тропа
Под поступью тяжелой леденеет.

2