Имеющий уши, да услышит

– Он обо всем этом Глаше… Аглае рассказывал еще в детстве, – тихо произнесла его сестра Аня. – Он ее все пугал, стращал. Только вышло все наоборот – она этим ужасом насквозь пропиталась и все ходила сначала к прудам смотреть на ту статую охотника с оленьей головой. А потом и в часовню… в храм его зачастила. Там тоже его статуя… Она мне говорила – если он как изваяние настолько прекрасен, каким же он был красивым наяву… Она все грезила о нем, кровавом звере. Вот как бывает, понимаете? Не отвращается душа от ужаса и злодейства, а наоборот, влечется, высекая из сердца жар и пламень любовный. А когда он сам к ней явился ночью и назвался ей, она такой страстью к нему воспылала! Она мечтала стать его спутницей, женой его, соединиться с ним навечно и неважно где – здесь ли, на земле, или во мраке могильном. А может, в аду.

Евграф Комаровский и Клер слушали молча. Закат за окном угасал, мертвел. В горнице стало совсем темно. Ваня зажег свечу на комоде.

– Темный убил Глашу… не понравилось ему что-то или надоела она ему, вот он и убил ее, – закончила Аня.

– Я так понял из твоего рассказа, парень, что те молодые крестьяне из леса участвовали в убийстве Карсавина, но сумели избежать суда и каторги, так? Остались безнаказанными? – уточнил Комаровский.

– Так говорили, я сам потом слышал. Им Темный сам отомстил за свою гибель, – ответил Ваня.

– И ты в это веришь? Ты памфлеты политические сочиняешь, бунтовщикам сочувствуешь, о свободе ратуешь, просвещению ты друг. И как же понимать сии твои суеверия насчет Темного?

– Мы же с отцом их нашли в лесу. Я все видел своими собственными глазами.

– Следы там были на снегу? – неожиданно спросил Евграф Комаровский, словно вспомнив о чем-то важном.

– Месиво было из снега и крови. А следов не видно, снег шел сильный накануне ночью. А знаете, почему и мы с отцом и все в округе сразу поняли, что это Темный им отомстил?

– Почему?

– А голова-то оленя на дереве. – Ваня понизил голос. – Это ведь точно голова оленя была, а не косули той с порванным брюхом. Нет оленей в здешних лесах, не водятся они здесь. Но голова-то была на дереве оленья с ветвистыми рогами! А все в округе знали, что в доме Темного, когда он еще человеком притворялся, барином здешним, на стенах в зале висели такие рогатые оленьи головы – чучела со стеклянными глазами. Много голов там было – целый зал увешан ими. Усадьбу дворня подожгла, как только нашли тело их мучителя возле статуи. Зал тот охотничий сгорел дотла. А голова оленья в лесу – чучело со стеклянными глазами – откуда же взялась спустя столько времени после убийства и пожара?

– А ты в свои десять лет, испуганный мальчишка, в лесу разглядел, что у оленьей головы стеклянные глаза? – спросил Комаровский.

– Я зоркий был. В глазах тех солнечный луч преломился – они янтарным светом налились, желтым. И злой был огонь в том янтарном стекле.

– Аглая иметь колечко? – спросила Клер у Ани. – Серебро? Колечко?

– Какое колечко, ваша милость? – спросила девушка.

– Вот это. – Комаровский достал из кармана жилета кольцо, которое снял с пальца алебастровой статуи в часовне.

– Ох, да! Это ее кольцо. Это матери ее – она сама мне говорила. А откуда оно у вас?

Евграф Комаровский и Клер переглянулись.

– Деньги берите, поделите между собой. – Комаровский кивнул на две ассигнации. – Ты, парень, присмотри за сестрой. А ты, Аннушка, не гуляй одна ни в лугах здешних, ни в полях – даже днем. И мать одну к клиентам в усадьбы не отпускайте с заказами, с шитьем. Если надо куда идти по делам, старайтесь, чтобы вас двое было, а лучше всем семейством вояж делайте.

Глава 15 Медведь + роза = горе-злосчастье

Горели лета красные цветы,

Вино в стекле синело хрупко;
Из пламенеющего кубка
Я пил – покуда пела ты.

В. Комаровский[17]

– Чем дальше в лес, тем больше дров, как говорят у нас в России, мадемуазель Клер, – объявил Евграф Комаровский, когда они в сумерках, быстро превращающихся в звездную ясную августовскую ночь, возвращались в Иславское. – Кроме этих двух убийств: свежего – семьи стряпчего и стародавнего, случившегося тринадцать лет назад – барина Карсавина, было и еще одно, произошедшее между этими трагедиями. Речь об убийстве двух молодых крестьян-охотников в лесу, которое, как я понял, так и осталось должным образом не расследованным. В результате все эти годы в округе бродили самые дикие и вздорные слухи, и суеверия множились, словно снежный ком. Пока мы не знаем с вами, но, возможно, как-то все это связано. А если так – мы распутаем этот клубок, клянусь честью.

– Честью жандармского генерала? – спросила Клер Клермонт.

– Не понял. – Он правил лошадью. – Я вижу, вы чем-то опечалены и недовольны.

– Нет, что вы, Евграф Федоттчч, столь насыщенный и полезный для нашего общего дела день.

Помолчали, резво катя по пустой ночной дороге.